Философия абсурда альбера камю. Абсурд и бунт в творчестве альбера камю

Введение

Альбер Камю является не только великим литератором, но и одним из крупнейших представителей западной философии ХХ века. Противоречивость мира и бытия, смысл жизни, граница между свободой и анархией, неоднозначная оценка места и роли человека в мире и в обществе - эти вопросы всегда оставались открытыми и привлекали мыслителей во все времена. Но особенно актуальными они стали именно в ХХ веке, который войдет в историю как век научно-технического прогресса, век многочисленных политических преобразований и двух мировых войн. Это эпоха становления и краха невиданных до этого тоталитарных режимов. Среди всего спектра философских тем, затронутых в творчестве А. Камю, наиболее интересными кажутся проблемы абсурда и бунта. Рассматривая понятия абсурда и бунта, Камю анализировал идеи современных ему философских школ, полемизируя с ними некоторыми своими мыслями и выводами. У Камю свой взгляд на эти проблемы, и тем интереснее для современного читателя его творчество.

Часть 1. Понятие абсурда и его философское осмысление

В самом начале своего эссе об абсурде А. Камю подчеркивает, что, пожалуй, основным философским вопросом является вопрос о смысле жизни. Это, в общем-то, и определяет основные проблемы, рассмотренные автором в его работе: абсурдность бытия, чувство абсурда и его влияние на отношение к жизни и вопрос самоубийства, надежда и свобода.

Смысл и ценность жизни

Начиная эссе с попытки понять причины, способные заставить человека добровольно уйти из жизни, Камю подходит к понятию чувства абсурда. Это чувство, по мнению автора, возникает прежде всего на основе противоречия между человеком и окружающим его миром, или, словами Камю, “между актером и декорациями”.

Если мир поддается объяснению, даже и не слишком убедительному, он понятен и приемлем для человека. Но как только человек осознает всю иллюзорность этого объяснения, он начинает ощущать себя чужим во вселенной. Перед человеком встает вопрос: стоит ли жизнь того, чтобы быть прожитой?

Из этого противоречия и возникает чувство абсурда. Камю кратко описывает факторы, присущие этому чувству.

Абсурд проникает в сознание человека неожиданно, когда он в какой-то момент вдруг чувствует опустошенность, усталость от повседневного бытия. Вдруг он перестает понимать смысл и цель этой повседневности. Цепочка привычных поступков разрывается, и именно в этот момент, по мнению автора, сознание человека, застывшее до этого в машинальной жизни, начинает приходить в движение.

Еще один фактор абсурда – время. Человек, живущий будущим, вдруг осознает, что как раз время – его враг. Как говорит Камю, возникает своего рода бунт плоти, направленный против воздействия времени.

Следующей ступенью является ощущение человеком своей чужеродности в окружающем мире. Мир, по всей сути, имеет бесчеловечное начало. Плотность и чуждость мира выражают абсурдность бытия.

Кроме того, и в самом человеке скрыто нечто бесчеловечное – поведение, жесты, действия других людей вызывают растерянность, показывая чем человек как физическое существо является на самом деле. В этом тоже проявляется абсурд.

Смертность человека и неизбежность смерти придают чувству абсурда дополнительное содержание.

Камю особо останавливается на проблеме интеллекта, разума и познания мира. Познаваемость мира для человека заключается в сведении его к человеческим понятиям. Однако существует неизменное противоречие между тем, что человек, как ему кажется, знает и тем, что он знает на самом деле.

Познание мира с помощью образов (литература, живопись и т.п.) предполагает отсутствие точного знания. В то же время освоение мира и с помощью науки невозможно, поскольку она способна лишь опознать и перечислить отдельные явления. При этом Камю отмечает, что мир как таковой не абсурден, он неразумен. Абсурдность же заключается в столкновении этой неопознанности мира с отчаянной жаждой ясности, зов которой раздается в душе человека. Абсурд рождается из столкновения человеческого запроса быть счастливым и постигнуть разумность мира, с одной стороны, и безмолвного неразумия мира, с другой.

Этим выводом Камю противопоставляет себя многим современным ему философским школам, утверждавшим, что все сущее разумно, и все познаваемо с помощью разума.

Углубляясь в анализ понятия абсурда, Камю отмечает, что чувство абсурда возникает при рассмотрении не единичных фактов и впечатлений, а при сравнении наличного положения вещей с определенного рода действительностью, действия – с превосходящим его миром. Камю говорит, что абсурд не коренится ни в человеке, ни в мире, а в их совместном присутствии. Абсурд – единственная связующая нить между ними. Развивая свою мысль, автор определяет своего рода триединство: абсурд, человеческое сознание и мир. Исключение одного из этих слагаемых приведет к разрушению всей общности.

Столкновение и борьба этих составляющих предполагает отсутствие надежды (но, как подчеркивает Камю, это не отчаяние), постоянное отрицание (но не отречение) и осознанную неудовлетворенность. Нарушение этих условий устраняет абсурд, поскольку разлад уничтожается согласием. Абсурд, по мнению Камю, имеет смысл только в той мере, в какой с ним не соглашаются. Он добавляет также, что человек, осознавший абсурд, навсегда к нему привязан.

Возвращаясь к проблеме смысла бытия, Камю отмечает, что пережить и испытать все, что положено судьбой, значит всецело ее принять. Однако, если человек осознал, что судьба абсурдна, он не сможет пережить ее испытаний, если не сделает все возможное для поддержания этого выявленного сознанием абсурда. “Жить означает поддерживать жизнь абсурда”, - говорит Камю.

Поэтому автор и делает очень важный вывод о том, что опыт абсурда и самоубийство – категории несовместимые. Человек, осознавший абсурдность бытия, находит смысл жизни как раз в постоянной схватке разума с превосходящей его действительностью.

Соответственно, и обеднение, облегчение действительности, которая своим бесчеловечием питает величие человека, - означает обеднение самого человека. Поэтому основным следствием абсурда Камю считает то, что человек своим сознанием изо дня в день свидетельствует об истине, которой является вызов превосходящему миру.

Переходя к понятию свободы, Камю отмечает, что абсурд сводит к нулю все шансы человека на призрачную вечную свободу, исповедуемую в религии, но возвращает свободу поступков и воодушевляет на нее. После осознания абсурда человек понимает: нет более высшей свободы, чем свобода быть, единственной свободы, которая служит основанием для истины.

Причина внутренней свободы человека абсурда заключается в том, что он осознает, что завтрашнего дня в его прежнем понимании ожидания чего-либо от будущего, нет. Возврат к отчетливому сознанию, бегство от повседневного сна являются первоначальными посылками абсурдной свободы.

По мнению автора, осознание абсурда предполагает замену качества опыта бытия его количеством. Иными словами, важно не прожить как можно лучше, а пережить как можно больше. А это, в свою очередь, заключается в том, чтобы прочувствовать свою жизнь, свой бунт, свою свободу как можно сильнее.

Влияние “абсурда” на человеческое бытие

Как отмечалось выше, абсурд проявляет себя в человеческом бытии тем, что вызывает к действию сознание и разум и предоставляет человеку внутреннюю свободу.

Кроме того, Камю задается вопросом: какое влияние оказывает абсурд на нравственные аспекты поведения человека, как соотносятся абсурд и мораль. По мнению Камю, человек абсурда мог бы принять только одну мораль – ту, что неотделима от Бога, ту, что продиктована свыше. Но человек абсурда живет без Бога. Все остальные виды морали представляют собой для человека абсурда лишь способы самооправдания, а ему не в чем оправдываться.

Однако было бы ошибочно полагать, что абсурд позволяет совершать любые поступки. Как говорит Камю, абсурд только делает равнозначными последствия поступков.

Мораль основывается на положении, что поступок имеет свои последствия, которые его либо оправдывают, либо перечеркивают. Напротив, абсурд ограничивается мнением, что об этих последствиях следует судить спокойно. По словам автора, абсурд не выделяет виновных, для него существуют лишь несущие ответственность. Все виды опыта бытия равнозначны, считает Камю. Поэтому если человек обладает ясным сознанием, то его поступки служат ему. В ином случае они причиняют ему ущерб, и ответственность за это несет сам человек, но никак не обстоятельства.

Сознание и отсутствие надежды – вот черты, которыми Камю наделяет человека абсурда. Чувство печали, возникающее либо из неведения, либо из-за несбывшихся надежд, ему не знакомо. Таков, например, Дон Жуан, герой-любовник, приводимый автором в качестве иллюстрации к своим рассуждениям. Дон Жуан ясно сознает, что он всего лишь обыкновенный соблазнитель, и не надеется найти идеал совершенной любви. Камю определяет его жизненный принцип: неважно, что будет после смерти, зато какая длинная вереница дней впереди у того, кто умеет быть в живых.

Другое явление, где, по мнению автора, ярко представлен абсурд, - это театр. Спектакль, разыгрываемый на сцене, - не что иное, как иллюстрация абсурдности бытия: за несколько часов в замкнутом пространстве актеры воплощают неповторимые и целые судьбы. Аналогия, подразумеваемая автором, очевидна: точно так же и жизнь человека ограничена своим сроком и проходит в рамках превосходящего мира.

Еще один пример, приводимый автором, это герой-завоеватель, или авантюрист. Подобный человек и есть главная самоцель для самого себя. Только он хозяин своей судьбы; все, чего он хочет добиться, он стремится достичь в свой жизненный срок, не возлагая надежд на “память в сердцах потомков”. Всем видам славы он предпочитает славу среди современников. Завоеватель полностью сознает свое величие и способность именно в настоящем добиваться большего, чем окружающие его.

Исследуя проявления абсурда в творчестве, Камю замечает, что творческое произведение, будь то картина, музыкальное сочинение, роман, скульптура, всегда предполагает, что в нем высказывается меньше, чем предполагается. Поскольку, как отмечал ранее Камю, мир неразумен и непознаваем разумом, то абсурдное произведение свидетельствует об отказе мысли от ее преимуществ и согласие быть лишь интеллектуальной силой, которая приводит в действие внешний вид вещей и претворяет в образы то, в чем нет смысла.

Абсурдный творец преследует сразу две цели: с одной стороны, он отвергает, а с другой, прославляет. Как говорит Камю, творец “должен придать окраску пустоте”. При этом умение жить не менее важно для творца, чем умение творить. Если окончательный смысл всем произведениям творца придает его смерть, то самый яркий свет проливает на них его жизнь. Творить – значит придавать форму своей судьбе.

Подводя итог рассуждению об абсурде, Камю приводит миф о Сизифе. На примере этого образа Камю ярко раскрывает влияние абсурда на бытие человека. С одной стороны муки, испытываемые Сизифом под тяжестью обломка скалы, - это тот самый превосходящий мир, о котором Камю говорил ранее. С другой, ясность ума позволяет Сизифу противостоять этому миру: он возвышается над судьбой, осознавая, что это его собственный путь, и только он его хозяин. Камю представляет себе Сизифа счастливым, потому что все гнетущие его обстоятельства он признает и осознает, и таким образом становится выше их.

Итак, рассмотрев и проанализировав понятие абсурда, Камю определяет три основных следствия из абсурда: четкое сознание, с помощью которого человек противостоит миру, внутренняя свобода и многообразие опыта бытия. С помощью работы ума и сознания человек абсурда обращает в правило жизни то, что было приглашением к смерти, обретая тем самым смысл бытия и отвергая самоубийство.

Чувство абсурда, возникающее в результате работы сознания, позволяет человеку переоценить свою судьбу. Это можно считать одной из предпосылок другому понятию, рассмотренному Камю в своем творчестве, - понятию бунта.

Часть 2. Бунт

Пробужденное сознание показывает человеку абсурдность бытия, непонятность и несправедливость человеческого удела. Это порождает бунт, цель которого – преображение. Основной мотив бунта, словами Камю, “Человек – единственное существо, которое отказывается быть тем, что оно есть”.

Понятие бунта, ценность и значение бунта в судьбе человека и человечества

Человек бунтующий, по мнению Камю, это прежде всего человек, говорящий “нет”. Но первым же своим действием он говорит “да”. Протестуя против прежнего порядка вещей, человек в то же время признает существование некой границы, до которой он допускал вмешательство в свою жизнь негативных обстоятельств.

Бунт, безусловно, предполагает в себе определенную ценность. Во-первых, бунтующий человек противопоставляет все то, что для него ценно, тому, что таковым не является. Развиваясь, бунт одного человека начинает определять некое благо, которое имеет значение уже больше, чем собственная судьба индивида.

Приводя пример бунта раба против своего господина, Камю приходит к выводу, что раб восстает против прежнего порядка, в котором отрицается нечто, присущее сообществу всех угнетенных людей. Сам по себе индивид не является той ценностью, которую он намерен защищать. Эту ценность составляют все люди вообще.

При этом Камю дистанциирует понятия бунт и озлобленность. Озлобленность вызвана завистью и всегда направлена против объекта зависти. Бунт же, напротив, стремится к защите личности. Восставший защищает себя, каков он есть, целостность своей личности, стремится заставить уважать себя. Таким образом, делает вывод Камю, озлобленность несет в себе негативное начало, бунт – позитивное. Автор этим тезисом полемизирует с некоторыми философами, отождествлявшими бунтарский дух и озлобленность.

Подходя к понятию бунта с позиций социальных, Камю отмечает, что бунт невозможен в обществах, где неравенство слишком велико (например, кастовые общества) или равенство абсолютно (некоторые первобытные общества). Камю подчеркивает, что бунт возможен в тех обществах, где за теоретическим равенством скрывается огромное фактическое неравенство.

Кроме того, бунт – дело человека осведомленного. Он должен четко осознавать свои права. Из этого следует, что бунтующий человек не может присутствовать в сакрализованном обществе, где царят мифы и традиции, и где ответы на все спорные вопросы даны в понятии священного.

Причем первоисточником бунта является не только индивид. В ходе исторического развития человечество в целом все глубже и полнее осознает себя.

Камю утверждает, что сегодняшняя история с ее распрями вынуждает людей признать, что бунт – одно из существенных измерений человека. Он является исторической реальностью человечества. И не следует бежать от этой реальности, а найти в ней ценности для человечества.

Одна из главных ценностей бунта – то, что он предполагает человеческую общность, причем свободную от какой бы то ни было святости. Для того, чтобы жить, человек должен бунтовать, но не нарушая границы, открытые им в самом себе, границы, за которыми люди, объединившись, начинают свое подлинное бытие.

Осознание абсурдности бытия и неразумности мира является первопричиной бунта. Однако, если в опыте абсурда страдание индивидуально, то в бунтарском порыве оно сознает себя как коллективное. Оно оказывается общей участью, пишет Камю.

Выводя индивида из одиночества, бунт является основой ценности для всех людей. Если первоначально значение бунта для индивида можно выразить фразой “я бунтую – значит я существую”, то дальнейшее созидательное развитие бунта позволит сказать: “я бунтую, следовательно, мы существуем”.

Исследуя понятие бунта, Камю выделяет несколько его категорий и определяет характерные особенности каждой из них.

Метафизический бунт. Как его определяет Камю, это восстание человека против своего удела и против всего мироздания.

Если раб бунтует против своего рабского положения, то метафизический бунтарь – против удела, уготованного ему как представителю рода человеческого. Он заявляет, что обманут и обделен самим мирозданием.

Камю указывает на одну интересную особенность. Раб, протестуя против господина, тем самым одновременно и признает существование господина и его власти. Так же и метафизический бунтарь, выступая против силы, определяющей его смертную природу, вместе с тем и утверждает реальность этой силы.

Из этого утверждения можно сделать вывод, что метафизический бунт не подразумевает в себе атеизм. Бунт не отрицает высшую силу, а, признавая ее, бросает ей вызов.

Исторический бунт. Основная цель исторического бунта, по мнению Камю, это свобода и справедливость. Исторический бунт стремится предоставить человеку царствование во времени, в истории.

Камю сразу разделяет понятия бунт и революция. Он считает, что революция начинается с идеи, в то время как бунт представляет собой движение от индивидуального опыта к идее. Камю высказывает интересную мысль: революции в ее подлинном значении человечество еще не знало.

Подлинная революция ставит целью всеобщее единство и окончательное завершение истории. Происходившие же до сих пор революции приводили лишь к замене одного политического строя другим. Даже начинавшаяся как экономическая, любая революция в итоге становилась политической. И в этом также заключается отличие революции от бунта.

Кроме того, цели революции и бунта совершенно различны. Революция предполагает низведение человека до уровня истории, точнее, материала для истории. Бунт же утверждает человека и человеческую природу, не подвластную миру силы. Бунт исходит из отрицания во имя утверждения. Революция исходит из абсолютного отрицания и обрекает себя на всевозможные виды рабства и террора ради цели, достижимой лишь в конце времен.

Таким образом, делает очень важный вывод Камю, бунт созидателен, революция нигилистична. Бунт предполагает, что вместо того, чтобы убивать и умирать во имя созидания такого бытия, каковым человечество не является, человечество должно жить ради созидания того, чем оно является.

Бунт в искусстве. Искусство, творчество заключают в себе бунт, проявляющийся в одновременном отрицании и утверждении. Творчество отрицает мир за то, чего ему недостает, но отрицает во имя того, чем мир хотя бы иногда является.

Бунт в искусстве, по мнению Камю, это созидатель вселенной. Творец считает, что мир несовершенен, и стремится переписать, переделать его, придать ему недостающий стиль. Искусство спорит с действительностью, говорит Камю, но не избегает ее.

Искусство приобщает человека к истокам бунта в той мере, в какой оно наделяет формой ценности, неуловимые во всем многообразии бытия, но зримые для творца, который, улавливая их, отделяет их от истории.

Заканчивая исследование понятия бунта, Камю сопоставил бунт и понятие убийства – аналогично ранее сделанному им сопоставлению абсурда и самоубийства. Ценность бунта заключается в том, что он, положив предел угнетению, создает общее для всех людей достоинство. Бунт несет в себе созидательное начало. Его значение – в общности людей, единстве их природы, общении, всем, что способствует их схожести и содружеству. Таким образом, бунт и убийство логически противоречат друг другу. Совершив убийство, бунтовщик раскалывает мир, разрушая те самые общность и единство людей. Таким образом, появляется новая формула, вмещающая в себя ценность и значение бунта: “я бунтую, следовательно, мы будем существовать”.

Заключение

Проблемы и понятия абсурда и бунта – одни из основных в творчестве А. Камю. Таким образом, можно заключить, что Камю придал им позитивный, созидательный, жизнеутверждающий смысл. Действительно, чувство абсурда пробуждает сознание человека, он возвышается над своей судьбой и в абсурде находит смысл бытия. Сознание, в свою очередь, является первоисточником бунта – стремления к преображению. Бунт индивида, развиваясь, становится ценностью множества людей, объединяя их как созидательную силу. “Я бунтую, следовательно, мы существуем и будем существовать”, - таков принцип бунтующего человека.

Проблематика бунта и абсурда остается актуальной и сейчас. В современном противоречивом мире с его катаклизмами эти вопросы являются одними из главных объектов исследования философов.

Альбер Камю - французский писатель и философ, приобретший прозвище «Совесть Запада». В 1957 году стал лауреатом Нобелевской премии по литературе.

Философия Камю является актуальной для каждого, ведь свои работы он посвятил именно жизни человека. Рассмотрел ее в тяжелые времена абсурда. Заявил, что человек не в силах изменить мир, но в силах попытаться сделать это через бунт. Философ писал, что понимание несовершенства мира не может сделать человека счастливым, но делает его свободным.

Камю стал писать, еще до достижения 20 лет. Основными философскими проблемами выделил «абсурд» и «бунт». Проблема абсурдного человека была животрепещущей для французской литературы конца 19 - начала 20 века. Камю уделяет в своих работах особое внимание взаимоотношениям мира и человека, подчеркивая бессмысленность и трагичность существования.

Философия абсурда

В своем творчестве он отвечает на вопрос: как жить человеку в мире без высшего смысла? Единственно верным ответом на абсурдность человеческой жизни, он считает «отказ от примирения». Бунт против лжи и насилия.

Понять философию Альбера Камю достаточно сложно, так как взгляды, изложенные в его произведениях, предоставляют возможность для разных истолкований.

Главным проявлением абсурда, являются попытки насильственно улучшить общество, пренебрегая человечностью и гуманностью, такие как фашизм. Философ считал, что борьба с насилием и несправедливостью подобными методами, может только еще больше ужесточить несправедливость. Таким образом, творчество Камю - острое переживание за человека, жизнь которого выпала на абсурдное время - трагический надлом время и истории в 20 веке.

Философия Альбера Камю изложена в романах и пьесах. Ясность, очевидность, оригинальность мышления, интуитивная точность рассуждений - отличительные черты его творчества. В его произведениях смысл можно обрести исключительно через бунт, который направлен на уничтожение абсурдности мира.

Он рассуждает о смерти, самоубийстве и абсурде, выявляя взаимосвязь этих понятий, пытаясь объяснить одно через другое. Самоубийство это абсурд, но оно совершается именно из-за абсурда в жизни, по его мнению. Альбер Камю писал, что именно абсурд делает главным вопросом философии тему самоубийства.

В своих произведениях Камю отстаивал идеалы скромности, призывал человека оставаться достойным, умеющим жить в гармонии с собой и окружающими людьми. Писатель считал, что для того чтоб быть счастливым, вовсе не обязательно быть богатым. Он был против достижения индивидуального счастья путем принесения несчастья другим. Люди не должны переоценивать себя и приравнивать богам. Человек должен жить и умирать, отказавшись от того, чтобы сделать себя Богом.

философские науки

• Захаров Андрей Владимирович , студент
• Владимирский Государственный Университет имени А. Г. и Н. Г. Столетовых

• СМЫСЛ ЖИЗНИ
• ДВОЙСТВЕННОСТЬ
• СОЗНАНИЕ
• АБСУРДИЗМ
• СОМИН
• КАТАСОНОВ

В данной статье изучается история абсурдизма, его истоки и основоположники, проводится анализ работ известных философов Альбера Камю и Сёрна Кьекегора. Раскрывается понятие бунтующего человека, причин его бунта и видов бунта. Проводится сравнение бунта с революцией и озлобленностью. Раскрывается проблема абсурда в отношении эгоизма и альтруизма. Ищутся сферы применения абсурдизма в жизни и пути защиты от него.

• Несостоятельность идеалистических и дуалистических подходов к проблеме «сознание и мозг»
• Исследовательская компетенция: закономерности формирования в высшем образовании
• Неизбежны ли войны? Их цивилизационные (термин В.Ю. Катасонова), духовные причины

Наше третье тысячелетие полно абсурда. Поэты, писатели, музыканты – все говорят, что в мире творится хаос, и стараются показать это в своих творениях. Политики пытаются упорядочить этот хаос, привести все в норму, миролюбивые люди, точно так же, как и милитаристы, верят в абсурдную идею человеческого всемогущества, верят в то, что любую сложнейшую проблему можно решить своими силами. Абсурд. Те немногие неглупые люди, что видят картину мира куда полнее лишь советуют обычному человеку, обратится к иррационализму, изжившему себя оптимизму, а может даже к экспериментаторству.

Абсурдизм можно считать частью философии экзистенциализма, а временем его рождения рубеж 19 и 20 столетий. Конечно, абсурдизм наверняка зародился и раньше, но это были лишь предпосылки к тому что появилось в самом начале ХХ века. Главными причинами для появления философии абсурда стали неустроенность общества в социальной сфере и войны начала ХХ столетия. Все это послужило отправной точкой для развития идей экзистенциализма, откуда в последствии и разовьется абсурдизм.

Что бы вникнуть в понятие философии абсурда, разберемся в первую очередь с её прародителем- экзистенциализмом. Экзистенциализм или философия существования представляет собой особое направление философии ХХ века, которое указывает на уникальность существования человека. Это философское течение, в отличии от родственных, проповедует идеи преодоления людьми своей сущности, а также куда более глубоко акцентируется на эмоциональной природе человека. Можно сказать, что это философия индивидов, ибо сущность человека индивидуальна и неповторима.

Популяризация идей абсурда началась с работ Жан-Поля Сартра и Альбера Камю, весьма популярных философов начала ХХ века. Так же говоря о корнях абсурдизма нельзя не упомянуть Сёрна Кьекегора. Этот датский философ выводит теорию абсурда во многих работах, но основной является работа под названием «Страх и трепет», где, через критику христианства, он, основываясь на несвободе человеческого бытия, показывает его абсурдность. Вера в божественные силы, по мнению Кьеркегора парадокс «который способен превратить убийство в священное и богоугодное деяние, парадокс, который вновь возвращает Исаака Аврааму, парадоксом, который не подвластен никакому мышлению…».

Кьеркегор, хоть и критиковал религию, но не отрицал значение веры. Он доказывал, что вера сама по себе непознаваема и потому абсолютно абсурдна.

Основываясь на работе «Религия денег» Катасонова В.Ю. можно утверждать, что практически все христиане отчасти абсурдны. Автор объясняет «раздвоенность» христиан на примере двух кругов общения. По заповедям, которые являются для христиан абсолютным догматом, человек должен относится ко всем с равной любовью, никого не обманывать и считать всех людей своими близкими. Однако с давних времен все это можно применить лишь к «малому» кругу, да и практически невозможно в наше время торговых отношений довольствоваться лишь правильным, с точки зрения христианства, общением. Торговые отношения делают невозможным истинно христианское общение, именно поэтому в «малом» круге процветают нематериальные отношения. Однако не смотря на явно преобладающие в нашей жизни торговые отношения, многие христиане по-прежнему считают себя верными лишь церковным догматам. Как писал Сомин «раздвоение» христианского народа существует в виде «своеобразного паритета храмового христианства и экономического язычества» . Эта абсурдная позиция современного христианства помогает выжить в современном мире, где без товаро-денежных отношений существовать практически нереально, ибо все сейчас имеет свою цену, которую необходимо кому-то заплатить.

Касаясь работ другого философа, такого как Альбер Камю, хочется упомянуть о его главную работу по теме абсурда, «Миф о Сизифе». В ней Камю утверждает, что основной философский вопрос, есть ни что иное, как вопрос о смысле жизни. Философ показывает абсурдом само человеческое существование, преподнося его как конфликт человеческой осмысленности и бесконечности безмолвной вселенной. Камю говорит о том, что чувство абсурдности возникает от скуки и усталости. Человек неожиданно сам для себя выпадает из привычного круга вещей, перестает понимать смысл его повседневных действий и начинает задумываться над абсурдностью свой жизни. От осознания своей незначительности или даже незначимости человек начинает страдать. Философ говорит, что столкновение с абсурдом, дает человеку для прекращения своих страданий на выбор самоубийство, так называемый «прыжок веры» или принятие. По мнению Камю, самоубийство – это осознание жизни, как нечта огромного и слишком сложного для простого человека, и поэтому она не стоит того, чтобы жить. «Прыжок веры» это есть обращение человека, столкнувшегося с абсурдом, к догмам, чтобы найти примирение со абсурдом. Ну в третьем случае человек может просто принять абсурдность своего существования. Сам Камю склонен к третьему решению, ведь он считает, что человек может быть полностью свободен лишь приняв абсурдность собственного существования. Только осознав абсурдность идеалов и увидев вселенную без абсолютов человек станет по-настоящему свободен. В этом случае свобода человека является возможностью создать собственный смысл жизни, сделать свой выбор.

Наша реальность, по мнению Камю, не абсурдна и ее вполне можно познать, но никто не дает ответов на основные вопросы человечества, такие как цель нашей жизни или смыл всего сущего. Проводя аналогию с мифическим Сизифом, который безуспешно пытается закатить в гору камень, Камю хочет показать, что спасение человека есть ни что иное как работа, что смысл жизни в борьбе.

В другой работе Камю, романе «Посторонний», автор развивает свои мысли относительно идей абсурдизма. В этом романе главный герой Мерсо живет по очень странным для обычного человека правилам и ведет себя порой просто нелепо. Он как бы посторонний в романе. Он абсурдный человек. Мерсо, в процессе борьбы с обществом, превращается, по воле своего автора, как в идеолога абсурда, так и в мученика. В предисловии к роману Камю утверждает, что Мерсо приговорен к смерти, так как отказывает лгать. Он не хочет упрощать себе жизнь, не хочет скрывать истинные чувства, и от этого общество чувствует угрозу с его стороны.

Этот роман не что иное, как анализ бессмысленности человеческого существования. Однако автор подчеркивает, что преодоление любой абсурдности лежит через работу и борьбу.

Основываясь на работах Камю, можно понять, что с помощью нашего сознания мы противостоим миру. В результате деятельности нашего сознания и возникает чувство абсурдности. Можно сказать, что это является предпосылками к другому понятию, сформулированному Камю в своих трудах- понятию бунтующего человека.

Осознав абсурдность своего бытия, человек наполняется недовольством к существующему порядку вещей, а соответственно желанием что-то изменить. Это и есть бунт, и его цель изменение, а значит движение. В основе этого бунта, по мнению Камю, лежит то, что «человек – единственное существо, которое отказывается быть тем, что оно есть».

Самое полное раскрытие идеи бунта, в работах Камю, присутствует в книге «Бунтарь» («Бунтующий человек»). В этой книге рассказывается история бунта – бунта против угнетателей и несправедливости всей человеческой жизни. Бунтующий встает с колен, и ныне угнетатель должен с ним считаться.

Камю сравнивает понятие бунта и убийства. Он пытается найти оправдание убийству, исходя из все того же понятия абсурда, которое обесценивает все ценности. Сам Камю считает, что абсурд запрещает, как и самоубийство, так убийство другого человека, ведь уничтожение себе подобного, есть уничтожение источника смысла и индивидуальности, чем и является жизнь человека. Бунт же несет перемены и соответственно созидание чего-то нового. Это значит, что бунт и убийство понятия фактически противоположные.

Бунт несомненно несет какую-либо ценность. Бунтовщик противопоставляет все самое ценное, тому что не является таковым для него. Приводя в пример раба, Камю приходит к тому, что раб восстает против такого порядка, в котором отсутствует что то, что есть у всех рабов. То есть один человек не является тем что пытается защитить, но этим являются все такие люди в целом.

Однако Камю делает акцент на различии бунта и озлобленности, ведь озлобленность направленна именно против объекта злобы, а бунт, напротив, нацелен на защиту. Поэтому бунт несет позитивное начало, а озлобленность- негативное. Этим замечанием автор выражает несогласие с идеями других философов, приравнивающих озлобленность и бунтарство.

Камю указывает, что бунт не может вспыхнуть в сообществах с абсолютным равенством, таких как некоторые первобытные общества, или напротив в сообществах с огромным, кастовым, неравенством. По его мнению, бунт возникает там, где настоящее неравенство скрыто под маской равенства всех и вся, что можно наблюдать на протяжении практически всей известной нам истории.

В отличии от осознания абсурдности, где страдание индивидуально, в явлении бунта уже присутствует коллективное страдание на почве недовольства. В ходе своих изысканий в этом вопросе Камю выделил несколько видов бунта.

Первый из видов бунта - метафизический (философский). Такой бунт есть ни что иное как восстание человека против устоев мироздания. Он восстает против того что ему уготовано как индивиду. Такой человек считает, что его обманула сама вселенная. Однако бунтуя против высшей силы мы все же признаем, как и ее саму, так и ее более высокое и сильное положение. То есть такой бунт признает силу с которой борется и бросает ей вызов

Второй вид – бунт в искусстве. Этот бунт являет в себе, как и отрицание так и утверждение одновременно. Творчество отрицает весь мир, за то, чего ему не хватает, и отрицает мир, ради того, чтобы он возвращался. Бунт творческого человека – это бунт созидания. Творец привносит в мир новое, изменяет мир, указывая ему на его несовершенство. Как считает Камю Искусство хоть и противоречит реальности, но не избегает ее.

Третий вид бунта - исторический. Основная цель такого бунта, это свобода. Этот бунт позволяет человеку оставить след в истории. Такой бунт является неотъемлемой частью человечества и от него не надо скрываться. Однако бунт и революция вовсе не одно и тоже. Ведь в основе революции лежит идея, а бунт наоборот стремится к ней. Камю считает, что бунт - это стихийное желание найти выход из своего неудовлетворенного положения, он не как не может быть четко организован в чем прослеживается связь с революцией. Однако он считает, что глупо ждать что революция сможет найти выход из ситуации, которая и послужила поводом к революции. Еще философ думает, что не было пока еще настоящей революции, ибо революция - это единство всего народа, а те революции, что уже происходили всего лишь способ смены одной политической власти на другую. Любая революция так или иначе превращалась в политическую. В этом основное различие бунта и революции. Так же бунт и революция имеют различные цели. Бунт есть утверждение независимости индивида, а революция использует человека в качестве материала для истории. То есть «бунт исходит из отрицания во имя утверждения, а революция – из абсолютного отрицания».

Катасонов считает, что у проблему «раздвоенности» можно решить. Существует два пути к преодолению этой раздвоенности. Первый – путь «сверху», состоит в преобразовании «большого» круга, внецерковного, на принципах равенства и справедливости, что по своей сути и является революцией. Второй же путь – путь «снизу» основывается на возрождении «малых» кругов, независимых от денежных отношений и проповедующих честность и своду выражения. А это ни что иное как бунт. Таким образом хоть революция и бунт, понятия весьма разные, они могут послужить одной цели, решая проблему с разных сторон.

Альбер Камю считает, что границы бунта находятся в самом человеке, прошедшем через страдания и вынесшим бунт. Такой человек выражает в бунте свое страдание и трагедию. Бунт против человечества отчасти обречен на поражение, но он просто необходим человеку, как воздух.

Я считаю, что в наше время многие наши действия абсурдны, да и вся жизнь абсурдна, это хорошо видно, например, в гитлеровской германии, где цивилизованный человек мог быть одновременно безжалостным убийцей и трогательным любителем Баха, коим, например, являлся Гиммлер. Сам Гитлер был человек полным абсурдов, имея в своей родословной евреев он так яро проповедовал превосходство арийской расы, поднявшийся из самых низов и добравшийся к мировому господству он в итоге обратился в ничто.

Как я смог заметить само наше существование абсурдно, и в этом я полностью солидарен с Камю и Кьекегором, и я хочу подтвердить свое мнение следующим. Как уже было сказано выше, не смотря на то что наша вселенная познаваема, никто не может дать ответов на вопросы о смысле жизни. Абсурд нашего существования заключается в том, что мы рождаемся что бы умереть, а наша жизнь по сути всего лишь промежуточный этап. Мы не знаем зачем мы пришли в этот мир, не знаем, чего мы от него хотим, но мы так отчаянно цепляемся за нашу жизнь, хоть и не ведаем ради чего мы так хотим жить. В нашей жизни не существует определенной цели; поступить в институт, купить машину, отдохнуть на Гавайях – это всего лишь мелкие эгоистичные материальные потребности. Более близки к смыслу жизни такие альтруистические цели, как вылечить всех людей на земле, но они практически не осуществимы. Вообще, как я смог заметить, что чем менее досягаема цель, тем ближе она подходит к абстрактному понятию смысла жизни, т.е. получается, что смысл жизни есть нечто непознаваемое и недосягаемое. Еще один абсурд.

Однако если каждый человек будет полностью эгоистичен и не будет замечать никого вокруг, то в конце концов желания одних людей пересекутся со свободами других людей. В конечном итоге это приведет к анархии и беспорядку. Таким образом абсурд заключается в том, что не одна из моделей поведения не идеальна, но они не могут друг без друга.

Грустно сознавать, что все больше и больше людей, сталкиваются с абсурдностью своей жизни и выбирают более простой способ решения, пополняя тем самым ряды самоубийц. Многие люди просто не в состоянии принять абсурд так, как это идет в разрез с их устоявшимися мировоззрениями и вынуждены искать обходные пути. Очень прискорбно, что далеко не все их находят. С течением времени наш кругозор очень сильно расширяется и поэтому больше всего из потока вылетают достаточно образованные люди, не имеющие четких целей и простых желаний. Как собака навряд ли задумывается о смысле своего существования, так и человек занятой, интересующийся своим делом, навряд ли вдруг выскочит из потока и столкнется с абсурдом своего существования. Поэтому тем людям, которые, еще не сталкивались с собственно абсурдностью, можно лишь посоветовать не затухать в своих желаниях и стараться радоваться жизни.

Подводя итог всему что сказано выше, могу заметить, что вся наша жизнь полна абсурдов, да и сама она абсурд. В наше время практически каждый человек имеет немалые шансы увидеть абсурдность своей жизни, однако всех, кто сможет это увидеть ждут разные итоги, одни не смогут смирится с этим, другие попытаются найти хрупкое равновесие между реальным абсурдом и верой, а кто-то сможет принять это и возможно даже родит свой бунт, ради обретения своей свободы. Однако абсурды способны не только разрушать привычную жизнь, но и помогать жить в нашем мире. Приняв абсурдность себя, человек может обрести свой смысл жизни и преодолеть границы, ранее ему недоступные, также абсурдная «раздвоенность» может помочь найти компромисс между христианскими и товарными отношениями в современном мире.

Список литературы

1. Ерофеев В.. В лабиринте проклятых вопросов – М.: Советский писатель – 1990. Эссе "Мысли о Камю"
2. Исаев С.. Длинные вещи жизни: сборник статей – М.: Издательство "ГИТИС" – 2001. Статья "Эстетика французского экзистенциализма"
3. Камю А.. Миф о Сизифе. Бунтарь – Мн.: ООО "Попурри" – 2000
4. Камю А.. Посторонний – М.: Прометей – 1989
5. Новейший философский словарь / под ред. А.А. Грицанова – Мн.: Книжный дом – 2003
6. Руткевич А.. Философия А. Камю // Предисловие к изданию А.Камю "Бунтующий человек" – М.: Политиздат – 1990
7. Удмуртский университет. 2008. 25 ноября (№ 12). Статья "Хотите философствовать – пишите романы (к 95-летию со дня рождения Альбера Камю)"
8. Философский словарь / под ред. И.Т. Фролова – М.: Политиздат – 1986
9. Катасонов В. Ю.К 29 Религия денег. Духовно-религиозные основы капитализма. -М.: Кислород, 2013
10. Сомин Н. В. Трансформация общества: очерк христианской социоло¬гии // Сайт «Христианский социализм как русская идея»
11. Айн Рэнд. Источник. М. :«Альпина Паблишер» , 2009 г.

(1913 — 1960) в 50-е гг. был одним из “властителей дум” мировой интеллигенции. Первые публикации, открывшие первый период творчества, две небольшие книги коротких лирических эссе “Изнанка и лицо” (1937) и “Бракосочетания” (1939) были изданы в Алжире. В 1938 г. Камю написал пьесу “Калигула”.

Во время он был активным участником сопротивления. В те годы им были опубликованы эссе “Миф о Сизифе” и повесть “Посторонний” (1942), заканчивающие первый период творчества.

Появившиеся в 1943 — 1944 гг. “Письма немецкому другу” открывают второй период творчества, продолжавшийся до конца жизни. Наиболее значительными произведениями этого периода являются: роман “Чума” (1947); театрализованная мистерия “Осадное положение” (1948); пьеса “Праведные” (1949); эссе “Бунтующий человек” (1951); повесть “Падение” (1956); сборник рассказов “Изгнание и царство” (1957) и др. Камю также выпустил в этот период три книги “Злободневных заметок” (1950, 1953, 1958). В 1957 г. Альберу Камю была присуждена Нобелевская премия. Посмертно были опубликованы его роман “Счастливая смерть” и “Записные книжки”.

Составить представление о философии Альбера Камю непросто, так как взгляды, изложенные в его литературных и философских произведениях, “предоставляют возможность для самых разнообразных трактовок”. При всем том характер этой философии, ее проблематика и направленность позволили историкам философии единодушно оценить ее как разновидность экзистенциализма. В мировоззрении А. Камю и в его творчестве нашли отражение особенности развития европейской философской традиции.

Камю не сомневался в реальности мира, отдавал он себе отчет и в важности движения в нем. Мир, по его мнению, не устроен разумно. Он враждебен человеку, и эта враждебность восходит к нам сквозь тысячелетия. Все, что мы о нем знаем, малодостоверно. Мир постоянно ускользает от нас. В своем представлении о бытии философ исходил из того, что “бытие может выявить себя только в становлении, становление же ничто без бытия”. Бытие отражается в сознании, но “до тех пор, пока разум безмолвствует в неподвижном мире своих надежд, все взаимно перекликается и упорядочивается в столь желанном ему единстве. Но при первом же движении весь этот мир трещит и разрушается: познанию предлагает себя бесконечное множество мерцающих осколков”. Познание Камю рассматривает как источник преобразования мира, но он предостерегает от неразумного использования знаний.

Философ соглашался с тем, что наука углубляет наши знания о мире и человеке, но он указывал на то, что эти знания всё еще остаются несовершенными. По его мнению, наука до сих пор не дает ответа на самый настоятельный вопрос — вопрос о цели существования и смысле всего сущего. Люди заброшены в этот мир, в эту историю. Они смертны, и жизнь предстает перед ними как абсурд в абсурдном мире. Что же делать человеку в таком мире? Камю предлагает в эссе “Миф о Сизифе” сконцентрироваться и с максимальной ясностью ума осознать выпавший удел и мужественно нести бремя жизни, не смиряясь с трудностями и бунтуя против них. При этом вопрос о смысле жизни приобретает особое значение, его мыслитель называет неотложнейшим. С самого начала человек должен “решить, стоит или не стоит жизнь того, чтобы ее прожить”. Ответить на этот “ ” — значит решить серьезную философскую проблему. По мнению Камю, “все остальное…. второстепенно”. Стремление жить, полагает философ, диктуется привязанностью человека к миру, в ней “есть нечто более: сильное, чем все беды мира”. Эта привязанность дает человеку возможность преодолеть разлад между ним и жизнью. Ощущение этого разлада порождает чувство абсурдности мира. Человек, будучи разумным, стремится упорядочивать, “преобразовывать мир в соответствии со своими представлениями о добре и зле. Абсурд соединяет человека с миром”.

Считал, что жить означает исследовать абсурд, бунтовать против него. “Я извлекаю из абсурда, — писал философ, — три следствия — мой бунт, мою свободу и мою страсть. Посредством одной только работы ума я обращаю в правило жизни то, что было приглашением к смерти, — и отвергаю самоубийство”.

По мнению А. Камю, человек имеет выбор: либо жить в своем времени, приспосабливаясь к нему, либо пытаться возвыситься над ним, но можно и вступить с ним в сделку: “жить в своем веке и веровать в вечное”. Последнее не импонирует мыслителю. Он считает, что от абсурда можно заслониться погружением в вечное, спастись бегством в иллюзии повседневности или следованием какой-то идее. Иными словами, снизить давление абсурда можно с помощью мышления.

Людей, пытающихся возвыситься над абсурдом, Камю называет завоевателями. Классические образцы людей-завоевателей Камю находил в произведениях французского писателя А. Мальро. Согласно Камю, завоеватель богоподобен, “он знает свое рабство и не скрывает этого”, путь его к свободе освещает знание. Завоеватель — это идеал человека для Камю, но быть таковым, по его мнению, — это удел немногих.

В абсурдном мире абсурдно и творчество . Согласно Камю, “творчество — наиболее эффективная школа терпения и ясности. Оно является и потрясающим свидетельством единственного достоинства человека: упорного бунта против своего удела, настойчивости в бесплодных усилиях. Творчество требует каждодневных усилий, владения самим собой, точной оценки границ истины, требует меры и силы. Творчество есть род аскезы (т. е. отрешенности от мира, от его радостей и благ — С. Н.). И все это “ни для чего”... Но может быть важно не само великое произведение искусства, а то испытание, которого оно требует от человека”. Творец подобен персонажу древнегреческой мифологии Сизифу, наказанному богами за ослушание на вкатывание огромного камня на высокую гору, который всякий раз скатывается с вершины к подножью горы. Сизиф обречен на вечную муку. И все же зрелище скатывания каменной глыбы с высокой горы олицетворяет величие подвига Сизифа, а его нескончаемые мучения служат вечным укором несправедливым богам.

В эссе “Бунтующий человек ”, размышляя о своем времени как о времени торжества абсурда, Камю пишет: “Мы живем в эпоху мастерски выполненных преступных замыслов”. Предшествующая эпоха, по его мнению, отличается от нынешней тем, что “раньше злодеяние было одиноким, словно крик, а теперь оно столь же универсально, как наука. Еще вчера преследуемое по суду, сегодня преступление стало законом”. Философ отмечает: “В новые времена, когда злой умысел рядится в одеяния невинности, по страшному извращению, характерному для нашей эпохи, именно невинность вынуждена оправдываться”. При этом граница между ложным и истинным размыта, и правила диктует сила. В этих условиях люди делятся “не на праведников и грешников, а на господ и рабов”. Камю полагал, что в нашем мире господствует дух нигилизма. Осознание несовершенства мира порождает бунт, цель которого — преображение жизни. Время господства нигилизма формирует бунтующего человека.

Согласно Камю, бунт — это не противоестественное состояние, а вполне закономерное. По его мнению, “для того чтобы жить, человек должен бунтовать”, но делать это надо, не отвлекаясь от первоначально выдвинутых благородных целей. Мыслитель подчеркивает, что в опыте абсурда страдание имеет индивидуальный характер, в бунтарском же порыве оно становится коллективным. Причем “зло, испытанное одним человеком, становится чумой, заразившей всех”.

В несовершенном мире бунт выступает средством предотвращения упадка общества и его окостенения и увядания. “Я бунтую, следовательно, мы существуем”, — пишет философ. Он рассматривает здесь бунт как непременный атрибут человеческого существования, объединяющий личность с другими людьми. Итогом бунта выступает новый бунт. Угнетенные, превратившись в угнетателей, своим поведением подготавливают новый бунт тех, кого они превращают в угнетенных.

Согласно Камю “в этом мире действует, один закон — закон силы, и вдохновляется он волей к власти”, которая может реализовываться с помощью насилия.

Осмысливая возможности применения насилия в бунте, Камю не был сторонником ненасилия, так как, по его мнению, “абсолютное ненасилие пассивно оправдывает рабство и его ужасы”. Но в то же время он не был и сторонником чрезмерного насилия. Мыслитель полагал, что “эти два понятия нуждаются в самоограничении ради собственной плодотворности”.

У Камю от простого бунта отличается метафизический бунт, представляющий собой “восстание человека против всего мироздания”. Такой бунт метафизичен, поскольку оспаривает конечные цели людей и вселенной. В обычном бунте раб протестует против угнетения, “метафизический бунтарь бунтует против удела, уготованного ему как представителю рода человеческого”. В метафизическом бунте формула “Я бунтую, следовательно, мы существуем”, характерная для обычного бунта, меняется на формулу “Я бунтую, следовательно, мы одиноки”.

Логическое следствие метафизического бунта — революция. При этом отличие бунта от революции состоит в том, что “...бунт убивает только людей, тогда как революция уничтожает одновременно и людей, и принципы”. По мнению Камю, история человечества знала только бунты, революций же пока еще не было. Он считал, что “если бы один единственный раз свершилась подлинная революция, то истории уже не было бы. Было бы блаженное единство и угомонившаяся смерть”.

Пределом метафизического бунта является, по Камю, метафизическая революция, в ходе которой во главе мира становятся великие инквизиторы. Идея о возможности появления великого инквизитора была позаимствована А. Камю из романа Ф. М. Достоевского “Братья Карамазовы”. Великие инквизиторы устанавливают на земле царство небесное. Им по силам то, что оказалось не по силам Богу. Царство небесное на земле как воплощение всеобщего счастья возможно “не благодаря полной свободе выбора между добром и злом, а благодаря власти над миром и унификации его”.

Развивая эту мысль на основе анализа представленийФ. Ницше о природе свободы, А. Камю приходит к выводу о том, что “абсолютная власть закона не есть свобода, но не большей свободой является абсолютная неподвластность закону. Расширение возможностей не дает свободы, однако отсутствие возможностей есть рабство. Но и анархия тоже рабство. Свобода есть только в том мире, где четко определены как возможное, так и невозможное”. Однако “сегодняшний мир, по всей видимости, может быть только миром господ и рабов”. Камю был уверен в том, что “господство — это тупик. Поскольку господин никоим образом не может отказаться от господства и стать рабом, вечная участь господ жить неудовлетворенными или быть убитыми. Роль господина в истории сводится только к тому, чтобы возрождать рабское сознание, единственное, которое творит историю”. По мнению философа, “то, что именуют историей, является лишь чередой длительных усилий, предпринимаемых ради обретения подлинной свободы”. Иными словами, “... история — это история труда и бунта” людей, стремящихся к свободе и справедливости, которые, согласно Камю, связаны. Он считал, что выбирать одну без другой нельзя. Философ подчеркивает: “Если кто-то лишает вас хлеба, он тем самым лишает вас и свободы. Но если у вас отнимают свободу, то будьте уверены, что и хлеб ваш тоже под угрозой, потому что он зависит уже не от вас и вашей борьбы, а от прихоти хозяина”.

Он считает буржуазную свободу выдумкой. По мнению Альбера Камю, “свобода — дело угнетенных, и ее традиционными защитниками всегда были выходцы из притесняемого народа” .

Анализируя перспективы человеческого существования в истории, Камю приходит к неутешительному выводу. По его мнению, в истории человеку ничего не остается, как “жить в ней... приноравливаясь ко злобе дня, т. е. либо лгать, либо молчать”.

В своих этических воззрениях Камю исходил из того, что реализация свободы должна опираться на реалистическую мораль, так как моральный нигилизм губителен.

Формулируя свою нравственную позицию, Альбер Камю писал в “Записных книжках” : “Мы должны служить справедливости, потому что существование наше устроено несправедливо, должны умножать взращивать счастье и радость, потому что мир наш несчастен”.

Философ полагал, что для достижения счастья богатство не обязательно. Он был против достижения индивидуального счастья путем принесения несчастья другим. Согласно Камю, “самая большая заслуга человека, чтобы жить в одиночестве и безвестности”.

Эстетическое в творчестве философа служит выражению этического. Искусство для него является средством обнаружения и описания тревожных явлений жизни. Оно, с его точки зрения, может послужить оздоровлению общества, так как способно вмешиваться в течение жизни.

Нынешний век недаром называют веком абсурда. Поэты и драматурги, живописцы и скульпторы изображают наш мир бессвязным хаосом, а нас самих - бездушными хаотическими частицами. Политика, независимо от направления и оттенка, стала всего лишь ширмой, временно придающей вселенскому развалу жалкое подобие порядка. Борцов за мир и проповедников насилия объединяет абсурдная уверенность, что человечество способно исправить невыносимое положение своими собственными жалкими силами и губительными средствами. Серьезные философы, ученые, государственные и религиозные деятели, либо молчат, прячась за безответственными масками специализации и бюрократии, либо, рассуждая о нашем неустройстве, рекомендуют нам такие убеждения как обветшалый оптимизм «веры в человека», безнадежный стоицизм, иррационализм слепого поиска, или же просто «убеждения» как таковые, самоубийственную веру «во что бы то ни было».

Однако искусство, политика и философия суть всего лишь отражения современности; они абсурдны постольку, поскольку абсурдной стала сама жизнь. У всех в памяти самый страшный пример реального абсурда - гитлеровский «новый порядок», когда свиду вполне нормальный, цивилизованный человек, умелый и тонкий исполнитель музыки Баха (как Гимлер), мог быть в то же время хладнокровным убийцею миллионов, и чередовать инспекции лагерей уничтожения с концертами и художественными выставками. Да и сам Гитлер был воплащенным абсурдом: он взмыл из небытия к мировому господству и канул обратно в небытие за десять с чем-то лет, оставив за собой лишь обломки цивилизации, благодаря одному тому, что он, пустейший из людей, олицетворял пустоту своих современников.

Гитлеровский сюрреализм остался позади, но эпоха абсурда отнюдь не миновала. Мир просто вступил в новую фазу той же самой болезни, до поры не столь бурную. Ясней, чем фашистское евангелие гибели, свидетельствует о нашем нигилизме и растерянности наше новейшее оружие; парализованные невиданным внешним могуществом и внутренним бессилием, мы беспомощны под его грозной сенью. Тем временем неимущие и «угнетенные» всего мира пробуждаются к самосознанию и начинают требовать богатства и власти; имущие же прожигают жизнь в суете, или гибнут от разочарования и скуки, или совершают отчаянные преступления. Кажется, мир раскололся надвое: одни ведут бессмысленную и бесцельную жизнь, не сознавая этого, а другие вполне осознанно идут к безумию и самоубийству.

Нет нужды продолжать список очевидных и типичных примеров. Достаточно сказать, что даже самые вопиющие из них - не более, чем симптомы одной и той же болезни, которая окружает нас на каждом шагу и проникает в самое сердце, если не знать как с нею бороться. Мы живем в эпоху абсурда, когда несовместимые начала сосуществуют бок о бок в пределах одной человеческой души; когда ни в чем не видно смысла; когда исчез цементирующий центр, и мир разваливается по частям. И пусть будни, хоть и в лихорадочной спешке, все же катятся своей чередой, и нам удается жить-поживать как ни в чем не бывало: это возможно лишь потому, что мы не думаем или не хотим задуматься. И недаром - обстановка вокруг не из приятных. Но только тот, кто думает, кто хочет понять подлинный ход вещей под пестрым покровом будней, - только тот способен найти себе хоть какое-то место в этом странном сегодняшнем мире, обнаружить в нем хоть какую-то «норму».

Но наша эпоха не нормальна; поэты, художники и мыслители современного «авангарда», несмотря на все их преувеличения и заблуждения, на нелогичность их аргументов, на вычурность их мировоззрения, правы по крайней мере в одном: с нашим миром происходит что-то угрожающее. Таков первый урок философии абсурда.

Как понять абсурд

Склонность к абсурду в значительной мере характеризует духовное состояние нашего современника; можно узнать много интересного, если суметь разобраться в абсурде. Но тут мы сталкиваемся с очень серьезной трудностью, не преодолев которую мы не сумеем даже начать разговор. Возможно ли в принципе его понять? Становясь предметом изучения, по самой природе своей, абсурд оказывается легкой добычей небрежности и зауми. В этом повинны не только художники, черпающие в нем вдохновение, но и серьезные исследователи, пытающиеся понять и объяснить его. Создается впечатление, что в большинстве работ о современном «экзистенциализме», изобразительном и театральном искусстве, разум и логика совершенно отброшены, а критические стандарты подменены неопределенным «сочувствием», «причастностью» и вне-логическими доводами о «духе времени», «творческом импульсе» и «осознании»; однако это вовсе не доводы, а в лучшем случае - просто размышления, в худшем же - пустословие. Следуя таким путем, мы, быть может, сумеем лучше «оценить» искусство абсурда, но уж никак не понять его. И действительно, абсурд невозможно понять изнутри, пользуясь его собственными средствами; ведь понимание есть нахождение смысла, а смысл и абсурд несовместимы.

Стало быть, если мы хотим понять абсурд, мы должны выбрать точку зрения вовне, дающую смысл самому «пониманию». Только так можно пробраться сквозь дымовую завесу, в которой скрывается абсурд, защищаясь от разумного и последовательного наступления собственными контратаками на логику и разум. Короче говоря, нужно открыто исповедовать веру, противоположную абсурдной, и истину, отрицаемую абсурдом в принципе. Ниже мы увидим, как философия абсурда невольно свидетельствует об этой вере и истине, которые, скажем со всей ясностью, открываются нам в христианстве.

Ведь философия абсурда - не новость; она состоит в отрицании, и от начала до конца определяется тем, что именно подлежит отрицанию. Абсурдное возможно лишь по отношению к чему-либо НЕабсурдному; идея о мировой бессмыслице может прийти в голову только тому, кто веровал в смысл бытия, и в ком вера эта не умерла. Философию абсурда нельзя понять в отрыве от ее христианских корней.

Христианство по существу есть высшее согласие, потому, что Господь Бог, в Ком начало и конец всякого творения, устроил всю вселенную, согласовал все ее части и Самого Себя в ней; всякий христианин, хранящий истиную веру, неизменно видит это согласие вокруг себя и в себе самом. Для исповедующего абсурд все распадается на части, включая его собственную сиюминутную философию; для исповедующего все собрано воедино и согласовано, включая и то, что беспорядочно само по себе. Абсурд с его хаосом оказывается элементом более общей и согласованной картины; если бы это было не так, вряд ли стоило бы о нем говорить.

Другое препятствие на подходах к абсурду состоит в неточности некоторых употребляемых нами понятий. Если мы хотим разобраться в вопросе, мы не можем попросту объявить абсурд противоречием и заблуждением: хотя так оно и есть, но этим он далеко не исчерпывается. Серьезный философ конечно не станет рассматривать его претензий на истину: философия абсурда, с какой стороны к ней не подойди, противоречит сама себе. Чтобы утверждать всеобщую бессмысленность, нужно вкладывать какой-то смысл в саму эту фразу, чем отрицается исходное положение; когда говорят «истины нет», подразумевают истинность этого высказывания, снова себе противореча. Совершенно ясно, что философия абсурда на самом деле никакая не философия; ее тезисы нельзя воспринимать без известной доли воображения и субъективизма. Как мы увидим ниже, она вообще порождена не столько разумом, сколько волей.

Ницше и откровение абсурда

Хотя современное искусство дает нам множество примеров неявного влияния философии абсурда, в работах Ницше она обнаруживается совершенно явно: нужно лишь суметь различить ее. Ницшеанский нигилизм - это тот самый корень, из которого выросло все дерево абсурда. И если Ницше представляет нам саму философию абсурда, то о непредвиденных им зловещих последствиях предупреждает нас его старший современник Достоевский: Ницше был слеп к свету Христовой правды, которая одна способна противостоять абсурдному мировоззрению. Достоевский и Ницше, жившие на рубеже двух миров - умирающего разумного мира Христовой правды, и нового, безумного мира, где этой правде места нет - дают читателю практически все ключи к пониманию абсурдного.

Откровение абсурда после длительного скрытого созревания прорвалось наружу в двух весьма часто цитируемых афоризмах Ницше: « умер», т. е. вера в Бога умерла в наших сердцах, и «истины нет», т. е. мы отказались от богооткровенной истины, на которой когда-то была воздвигнута европейская цивилизация, отказались потому, что потеряли доверие к ней. Оба утверждения совершенно справедливы, применительно к тому, во что со времен Ницше превратилось подавляющее большинство христиан. Это относится к атеистам и сатанистам, открыто и с радостью заявляющих о своем безверии и отвержении истины; в равной мере относится это и к массам обычных людей, попросту утративших способность к восприятию духовного мира, в чем бы эта утрата не выражалась - в безразличии ли к духовной реальности, в столь обычной ныне душевной растерянности и распущенности, или же в той или иной форме псевдо-религии, которая лишь маскирует безразличие и растерянность. И даже на тех, кто, оставаясь в меньшинстве и неуклонно убывая в численности, продолжают исповедовать веру и внутренне, и наружно, для кого мир иной более реален, нежели мир сей - даже на них пала тень этой «смерти Бога», затмив и исказив окружающее.

Ницше в «Воле к власти» дает лаконичное определение нигилизма:

«Что значит нигилизм? - Что высшие ценности теряют цену.

Что цели нет. Что нет ответа на вопрос "Почему?"».

Короче говоря, все ставится под сомнение. Замечательное постоянство, с которым Отцы Церкви, святые, да и все истинно верующие поверяют у Бога все происходящее внутри них или вовне, усматривают в Нем начало и смысл всякой вещи, видят во всем Его волю - это постоянство и вера, соединявшая некогда человека, общество и весь мир, утеряны нами, и если прежде мы умели найти ответ на наши вопросы у Самого Бога, то теперь они остаются для большинства из нас без ответа.

Разумеется, помимо христианства существуют иные выражения всеобщего смысла и порядка, и иные формы их распада, помимо нигилизма и идеологии абсурда. Эти учения утверждают или, соответственно, отрицают смысл жизни, но лишь в известных границах. Например, последователю традиционной индийской или китайской философии в какой-то мере открыта истина и внутренний мир, из нее происходящий, - но не вся истина, и не тот «мир Божий, превосходяй всяк ум» (), плод одной лишь абсолютной истины. Отступающий от этой относительной истины и частичного мира теряет многое, но еще не все, как отступник христианин. Потому-то и царит невиданная прежде растерянность в нашем сердце, что мы отступили от закона и истины, открытых нам полностью в самом Христе. Только христианской веры есть одновременно все могущество и вся любовь; только Он завещает нам бессмертие Своей любовью, и, во исполнение завета, Своим могуществом уготовляет нам Царство, где мы можем быть с Ним, в образе Божием, по воскресении из мертвых. И столь недоступен этот Бог и Его завет земному нашему пониманию, что веровавший в Него и отвергнувший Его уже не способен более верить ни во что мало-мальски серьезное. Мир, потерявший такого Бога, и человек, утративший такую надежду, на взгляд претерпевших подобное разочарование, в самом деле вполне абсурдны.

Две фразы - « умер» и «истины нет» - значат в точности одно и то же; это откровения об абсолютной абсурдности мира, в центре которого вместо Бога оказалось ничто. И как раз тут, при основании идеологии абсурда, всего яснее видна его зависимость от отвергаемого им христианства. Христианское учение о «creatio ex nihilo» - о сотворении Богом вселенной не из Себя Самого, не из какой-то прежде существовавшей материи, а из ничего - вызывает, пожалуй, наибольший протест у сторонних критиков. Проповедники же абсурда неосознанно свидетельствуют в пользу этого учения, выворачивая его наизнанку и пародируя его, пытаясь по существу аннигилировать сотворенный мир, вернуть его в то самое состояние небытия, откуда его некогда воззвал Бог. Об этом говорит их тезис о пустоте в центре всех вещей, и подразумеваемая ими в той или иной мере мысль, что нам и нашему миру лучше бы вовсе не существовать. Но наиболее четкую форму эта попытка аннигиляции, эта Бездна в самом сердце идиологии абсурда, принимает в атмосфере абсурдного искусства.

Те, кого можно назвать просто атеистами, - Хэмингуэй, Камю, и многие художники, которые не видят дальше никчемности человеческой жизни в нашем сегодняшнем ее понимании, не стремятся дальше некоего стоицизма, готовности принять неизбежное, - говорят нам о пустоте через чувство скуки, тоски, хотя и тяжелой, но все же переносимой, и вообще через ощущение, что «ничего не может случиться». Но есть и другой тип искусства абсурда, в котором нам открывается гораздо больше: здесь к чувству пустоты добавляются элементы неведомого, ожидания какого-то ужаса, ощущения, что в мире абсурда, где «ничего не может случиться», в то же время «все возможно». В этом искусстве действительность становится кошмаром, и мир превращается в далекую планету, где блуждают люди, не столь безнадежные, сколь растерянные, не уверенные ни в том, где они находятся, ни что их ждет, ни кто они такие - ни в чем, кроме Божьего небытия. Таков странный мир Кафки, Ионеско, в несколько меньшей мере - Беккета, некоторых авангардистских фильмов, как «Прошлый год в Мариенбаде», электронной и прочей «экспериментальной» музыки, сюрреализма во всех его проявлениях, и самой современной живописи и скульптуры, - особенно «религиозного» содержания - где люди представляются созданиями нечеловеческой или демонической природы, появившимися на свет из неведомой бездны. Таков же, надо сказать, был и мир Гитлера, чье царство представляет собой самое совершенное политическое воплощение идеологии абсурда.

Этот странный мир есть не что иное, как осязаемая « Бога». Стоит отметить, что Ницше, впервые заявляя (устами безумца в «Радостной мудрости») о «смерти Бога», описывает и саму атмосферу подобного искусства абсурда:

«Мы убили его (Бога), вы и я! Мы все его убийцы! Но как мы это сделали? Как сумели мы выпить море? Кто дал нам губку, чтоб стереть горизонт? Что мы сделали, когда Земля оторвалась от Солнца? Куда она мчится теперь? Куда мчимся мы? Прочь ото всех Солнц? Не мечемся ли мы без конца? Взад-вперед, туда-сюда, во все стороны? Есть ли еще верх и низ? Не блуждаем ли мы в бесконечном небытии? Не дышит ли на нас пустота? Не становится ли все холоднее? Не сгущается ли ночь, все темней и темней?».

Такова, в самом деле, картина абсурдного мира, мира, где нет ни верха, ни низа, ни добра, ни зла, ни правды, ни лжи, потому что нет больше общепринятой системы отсчета.

Учение о бессмертии

Иная, более личная форма откровения абсурда, содержится в отчаянном возгласе Ивана Карамазова: «Если бессмертия нет, то все позволено.». Для некоторых это звучит как клич освобождения; но тому, кто всерьез думал о смерти, или имел случай сам глубоко прочуствовать неизбежность собственной смерти, лучше знать. В отличие от большинства гуманистов с их вечными уклончивыми рассуждениями, сторонник философии абсурда, хотя и отрицая бессмертие, признает центральное место этого вопроса. К нему можно относиться безразлично только если не стремишся к истине, или если это стремление заслонено чем-то повседневным и обманчивым - удовольствиями, работой, искусством, ученостью - всем тем, что мир с радостью принимает за истину. Весь смысл человеческой жизни зависит от истинности (или ложности) учения о бессмертии.

С точки зрения последователей идеологии абсурда это учение ложное. И потому их мир столь необычен: в нем нет надежды, в нем смерть - верховное божество. Апологеты абсурда, как и апологеты гуманистического стоицизма, видят здесь только «мужество», готовность жить не ожидая «утешения» в загробной жизни; они смотрят свысока на тех, кому требуется небесная «награда» за свои земные дела. По их мнению, нет нужды верить в рай и ад, чтобы «творить добро» в земной жизни. И это звучит вполне убедительно; многие, даже называя себя христианами, готовы отказаться от веры в вечную жизнь ради «экзистенциальной» веры в единый текущий миг.

Такой опаснейший самообман - не что иное, как одна из тысячи масок, за которой прячется лицо смерти: если бы действительно означала конец, никто не смог бы противостоять ее ужасу. Достоевский был совершенно прав, давая бессмертию центральное место в своем христианском мировоззрении. Если земная жизнь человека неизбежно завершается небытием, то все дела его в полном смысле слова несущественны: они не приносят результатов. Тогда и разговоры о «жизни во всей ее полноте» лишаются основания и смысла. Совершенно справедливо, что «если бессмертия нет», то мир абсурден и «все позволено», иначе говоря, ничего и не стоит делать; смертный прах не только душит всякую радость, но и осушает всякие слезы - о чем, собственно, плакать? Такому миру и в самом деле лучше бы не стоять вовсе.

Ничто - ни любовь, ни добро, ни святость - не имеет ни ценности, ни даже смысла, если жизнь не продолжается за своими земными пределами. Тот, кто намеревается «творить добро» лишь в этих пределах, не понимает, что данная фраза пародирует христианское понятие о Добре, простирающемся в вечность. Только если мы бессмертны, и только если будущий мир таков, как открыл Своему избранному народу, лишь тогда наши дела приобретают смысл и значение, потому что любой наш поступок есть доброе или злое семя, прорастающее уже в этой жизни, но не приносящее плодов вплоть до жизни будущей. Верящим, напротив, что добродетель начинается и кончается на земле, остается всего лишь шаг до тех, кто отрицает добродетель как таковую; о том, как просто сделать подобный шаг, красноречиво свидетельствует все наше столетие. Тем более, что это вполне логический шаг.

В известном смысле разочарование лучше, чем самообман. Само по себе разочарование может быть причиной самоубийства или безумия; но может оно привести и к отрезвлению. Пять с лишним сот лет Европа обманывает себя, стремясь к царству гуманизма, либерализма и будто бы христианских принципов, отходя в то же время все дальше и дальше от истины христианского вероучения. Этот путь привел к идеологии абсурда - прямому следствию попыток смазать и затмить христианскую истину, приспособить ее к новым, земным, гуманистическим принципам. Идеология абсурда снова доказывает, что истина эта абсолютна и непреложна: если не она - то истины нет вообще. А ежели истины нет, ежели мы не должны принимать Христово учение безоговорочно и буквально, ежели умер, ежели нет бессмертия, то существует только видимый нами мир, который абсурден, который есть ад.

Гуманизм и идеология абсурда

Таким образом, абсурдное миропонимание сложилось в результате некоторого прозрения: оно развивает гуманистическую и либеральную мысль в том направлении, которое гуманисты увидеть не смогли. Идеология абсурда - не просто случайный иррационализм, а плод европейской цивилизации, сотни лет сеявшей семена затмения и предательства Христовой правды.

Ошибкой будет, однако, вслед за апологетами абсурда преувеличивать значение данного факта и рассматривать эту идеологию, вместе с породившим ее нигилизмом, как некий поворот, или возврат к доселе забытым истинам, к более глубокому мировоззрению. Бесспорно, она лучше отражает отрицательные и злые стороны человеческой природы и самой жизни, но от этого мало проку по сравнению с теми фундаментальными заблуждениями, которые она разделяет с гуманизмом. Оба учения равно далеки от Бога, в Ком только и есть смысл мироздания; ни то, ни другое, соответственно, не имеет ничего общего с духовной жизнью и духовным опытом, которые происходят непосредственно от Самого Бога. Значит, ни тому, ни другому не ведомы истинные масштабы происходящего в мире и в душе человека, и оба, следовательно, разделяют крайне упрощенный взгляд на мир и в особенности на человеческую природу.

В принципе они не так уж далеки друг от друга: идеология абсурда по существу есть разочарованный, но не раскаявшийся гуманизм. Можно сказать, что наступила последняя фаза его диалектического развития в направлении от христианской истины, фаза, на которой гуманизм, следуя своей внутренней логике, и реализуя все последствия своего первоначального предательства этой истины, обращается в собственное отрицание и становится своим кошмарным двойником, гуманизмом наизнанку. Бесчеловечный абсурдный мир, - хоть он и может показаться нездешним и диким, - это все тот же одномерный мир гуманиста, который выглядит «таинственным» за счет разных трюков и самообмана; это пародия на реальный, истинный мир христианина, действительно таинственный мир, содержащий высоты и глубины, немыслимые ни в абсурдном, ни в гуманистическом контексте.

Если на интеллектуальном уровне эти две доктрины и различаются своими принципами и следствиями, то в более глубоком смысле они едины: в них воплощена одна и та же воля, воля к уничтожению христианского Бога и того порядка, который Он установил в мире. Такое утверждение может показаться странным, если проникнуться состраданием к «трагедии» нашего современника, и особенно если прислушаться к рассуждениям определенных апологетов абсурда о неких якобы научных «открытиях», о столетии войн и революций, вызвавшем вполне естественное разочарование, одним словом - о «духе века сего», который как будто исключает всякую философию, кроме философии абсурда. Мироздание, заявляют они, потеряло смысл, умер, непонятно как и почему, и единственное, что нам остается - принять этот факт и смириться с ним. Однако более внимательные и информированные апологеты абсурда имеют иной взгляд на вещи. Бог не просто умер, говорит Ницше, это люди его убили; Ионеско же в своем эссе о Кафке отмечает, что «если у нас больше нет путеводной нити (в лабиринте жизни), значит, она нам больше не нужна. Отсюда наше ощущение вины, страха, абсурдности истории».

Действительно, неясное ощущение вины - это единственное, что напоминает современнику о его собственном участии в своей незавидной судьбе. Но на самом деле человек, конечно, причастен, и рассуждения о фатализме ничем не обоснованы. Современная наука здесь совершенно не при чем: сама по себе она не только не безразлична, но с необходимостью враждебна идее абсурда, и те, кто пытаются использовать ее для проповеди иррационализма, попросту себя обманывают. То же можно сказать и о фаталистических выводах из тезиса о неизбежности подчинения человека «духу века сего»: он опровергается опытом любого христианина, достойного называться этим именем, потому что христианская жизнь не может быть ничем иным, как только борьбой против духа любого века, ради самой вечности.

Сторонник абсурда, оказывается, черпает свой фатализм не в знании, не в необходимости, но в слепой вере. Разумеется, он не сознается в этом: ведь вера свидетельствует против детерминизма. Есть у него, однако, и нечто другое, заложенное еще глубже веры, о чем он еще с меньшей охотой станет говорить. Речь идет о воле; ведь направление человеческой воли главным образом определяет его веру и основанное на ней мировоззрение. Христианину, располагающему согласованным учением о природе человека, и потому способному различать его сокровенные мотивы, видна та принципиальная ответственность, которую сторонник абсурда с его полным разочарования мировоззрением предпочитает отрицать. Он не пассивная «жертва» своего века или современного образа мыслей; он - активный, хоть подчас и растерянный, участник грандиозного восстания на Бога. Идеология абсурда - это, в первую очередь, вовсе не интеллектуальное течение, не чистый атеизм, не голое утверждение, что Бога нет (хотя она может принимать и такие формы) , а волевой акт, анти-теизм (этот термин Прудон применял к своей программе, а Де Любак в «Драме атеистического гуманизма» видел в нем ключ к пониманию революционеров вообще), борьба против Бога и Божественного порядка вещей. Ее последователи этого не поймут: питаясь самообманом, они не могут и не хотят мыслить логически. Никто (кроме самого Сатаны, родоначальника абсурда) не отвергнет Бога и не откажется от своего истинного счастья, вполне отдавая себе отчет в происходящем; но в сокровенной глубине души каждого из них лежит исконный отказ от Бога. Именно здесь - источник всего того абсурда и хаоса, которыми знаменуется нынешний век.

Если вам кажется, что те или иные явления абсурдного искусства, где усматривается отчаянная тревога и правдивое свидетельство о нашем безбожном мире, все же заслуживают доброго к себе отношения и сочувствия, давайте не будем забывать о том, до какой степени заодно это искусство с этим миром; не будем упускать из виду, что его успех, его способность задеть во многих чувствительную струну, объясняется его заблуждениями, неправдами, слепотой и извращенной волей, в равной мере присущими его предмету - нашему никчемному веку. Чтобы преодолеть абсурд, недостаточно, к сожалению, ни благих намерений, ни отчаянных страданий, ни высочайшего художественного «гения». Одна только правда ведет за пределы абсурда, а ее-то как раз и нет ни в современном искусстве, ни в мире; ее-то отвергают со всей решительностью и те, кто осознанно проповедуют абсурд, и те, кто бессознательно влачат абсурдную жизнь.

«Будете яко бози» ()

Подведем итог нашей диагностике абсурдного: это образ жизни и мировоззрение тех, кто не может или не желает более признавать Бога началом, целью и высшим смыслом жизни; кто, следовательно, не верит в Его Откровение во Иисусе Христе и отвергает Его вечное Царство, уготованное верующим и послушным Ему; и кому остается обвинять лишь самих себя за свое неверие. Но что же именно вызывает эту болезнь? Не говоря об исторических и психологических факторах, влияние которых в любом случае второстепенно, какова ее истинная, духовная причина? Если абсурдная идеология - такое великое зло, как нам представляется, то она никого к себе не привлечет: зло само по себе не имеет положительной ценности и обязательно должно маскироваться под видом добра. Если до сих пор мы описывали отрицательную сторону идеологии абсурда, безумный, хаотический мир нашего современника, обратимся теперь к положительной стороне и разберемся, во что верят и на что надеются ее последователи.

Ведь совершенно ясно, что им не нравится абсурдность мироздания; они признают ее, но не желают с ней мириться, и их искусство и философия сводятся, по существу, к попыткам ее преодолеть. Как сказал Ионеско (говоря, по-видимому, за всех), «обличать абсурд - значит утверждать возможность неабсурда», прибавляя, что он «постоянно ищет просвета, откровения». Эта атмосфера ожидания, которая отмечалась выше в некоторых произведениях абсурдного искусства, есть не что иное, как образ переживаний современника, одинокого и разочарованного, но все-таки не потерявшего надежды на что-то неясное, неизвестное, которое вдруг откроется ему и вернет его жизни и смысл, и цель. Даже в отчаянии мы не можем обойтись без хоть какой-то надежды, даже если «доказано», что надеяться не на что.

Но это означает, что небытие, предполагаемый центр абсурдного мира, уже не сама суть болезни, а всего лишь ее грозный симптом. Суть же - это вера в нечто, чего ждут, но точно не знают, что именно; это «Годо», неопределенный и неявный участник произведений абсурдного искусства; это таинственное нечто, которое способно снова дать жизни некий смысл.

И если современное искусство абсурда свидетельствует об этом достаточно туманно, то стоявшие у его истоков «предсказатели» Ницше и Достоевский выводят ясное следствие из откровения абсурда. «Все боги умерли», - говорит Заратустра, - «и мы хотим теперь, чтоб жил Сверхчеловек». Безумец у Ницше так говорит о богоубийстве: «Не слишком ли мы много на себя берем? Не нужно ли нам самим стать богами, просто чтоб это выглядело нам по плечу?» А Кириллов в «Бесах» знает, что «если нет Бога, то я Бог».

Обитатели рая поддались на соблазн змея «будете яко бози» (), положив начало греху и всем бедам рода человеческого. С тех пор и до сих пор соблазняет нас одним и тем же идолом собственного «Я», которого Ницше называет Сверхчеловеком, а Достоевский - Человекобогом; если отказаться от истинного Бога, то остается служить только этому идолу. Нам дана свобода, чтобы сделать выбор между истинным Богом и самим собою, между путем истинного обожествления, на котором мы смиряем и распинаем себя в жизни сей, чтобы воскреснуть и возвыситься к Богу в вечности, и ложным путем самообожествления, ведущим к сиюминутному возвышению, а затем - в бездну.

В конечном итоге нам открыты лишь эти две возможности, которые дают начало двум царствам - Царству Божию и Царству Человеческому. В этой жизни лишь вера позволяет различить их, но в жизни будущей они разделятся как рай и преисподняя. Вполне понятно, куда относится современная цивилизация с ее прометеевской программой строительства земного царства наперекор Богу; этот вопрос, ясный и для мыслителей прошлого, у Ницше не оставляет ни малейших сомнений. Заповедь «ты должен» устарела, говорит Заратустра; новая заповедь - «я хочу». И в сатанинской логике Кириллова «атрибут божества моего - Своеволие». Новая, еще не полностью раскрывшаяся религия идет на смену христианству, которому современность, как ей кажется, нанесла последний решающий удар: эта религия - целиком и полностью культ своего собственного «Я».

Такова цель идеологии абсурда, как и прочего бесполезного экспериментаторства. Абсурд - это всего лишь фаза современной прометеевской программы, когда появились колебания, сомнения и легкий привкус неминуемого дьявольского хаоса. Но если абсурдное мировоззрение заключает в себя меньше самоуверенности и больше страха, нежели гуманизм, оно разделяет гуманистическую веру в истинность избранного нашей цивилизацией пути, и, несмотря на свои сомнения, сохраняет гуманистическую надежду - надежду не на Бога и Его Царство, а на человека и его Вавилонскую Башню.

Идеология абсурда и культ собственной личности

Гитлер с его верой в арийского Сверхчеловека дает нам крайний пример царства самопоклонения; другую крайность представляет коммунизм, где роль Сверхчеловека отведена коллективу, и самопоклонение выглядит как забота о ближнем. Но как фашизм, так и коммунизм, - чей фантастический успех можно призвать в свидетели, - это всего лишь крайние формы одной и той же идеологии, которую ныне исповедует весь мир, кроме, конечно, тех, кто открыто и безоговорочно принимает Христа и Его Правду. Разве не об этом говорит могучий порыв всех народов к «новой эре», когда переменится лицо земли и будет завоеван космос, когда наш мир, со времен грехопадения бывший уделом печали и слез, должен стать уделом счастья и радости, истинным раем на земле? Посмотрите: человек, освобожденный от Бога, в Которого он не верует даже исповедуя Его на словах, ставит себя на Его место, видит себя полновластным хозяином своей судьбы и творцом «нового мира», облекая свою веру в форму самодельной «новой религии», где гордость почитается вместо смирения, ученость вместо молитвы, укрощение природы вместо укрощения страстей, животный смех вместо слез покаяния.

К новому культу самопоклонения указывает путь идеология абсурда, пусть не всегда ставя это себе целью, но определенно приводя к такому результату. Герой абсурдного искусства заключен в себе самом, как в темнице, оторван от других людей, неспособен на человеческие чувства и отношения; в нем нет любви, в нем только ненависть, насилие, ужас и тоска, потому что, лишившись Бога, он лишается и всего, что есть в нем человеческого - образа Божия. И ожидаемое им откровение, которое должно избавить его от абсурда, никак не может быть христианским: единственное, с чем согласны все проповедники абсурда, это безусловный отказ от христианского ответа. Они способны принять только «новое» откровение. Один из персонажей пьесы Беккета говорит о богоподобном Годо: «Страшно интересно узнать, что он нам предложит. А тогда уж решим, согласиться нам, или нет». Если в христианстве, где все сверяется с Христом, прежняя личность с ее самоволием должна быть истреблена, и рождена новая, верная Христу и Его воле, то духовный космос «Годо» вращается именно вокруг прежней личности, и даже грядущее божество предстает здесь как некий коммивояжер, пытающийся сбыть свой товар избалованному самовлюбленному покупателю. Те, кто сегодня «в ожидании Годо», - который, возможно, равнозначен Антихристу, - надеются, что он успокоит им совесть и вернет самопоклонению вкус и смысл; иными словами, что он отменит наложенные Богом запреты и окончательно докажет их несостоятельность. Ницшеанский Сверхчеловек - это наш современник, утративший чувство вины в порыве воодушевления земным лже-мистицизмом, культом земных богов.

Чем же все это окончится? Ницше и современные оптимисты видят впереди зарю нового времени, начало «истории, превосходящей любую историю прошлого». То же утверждает и коммунистическая доктрина; но коммунистическая перестройка мира не способна на большее, чем систематизированный абсурд бесперебойного, но бесцельного механизма. Достоевский, знавший истинного Бога, был ближе к действительности. Маниакальный двойник Заратустры, Кириллов должен покончить с собой, чтоб доказать, что он - Бог; Иван Карамазов, мучимый теми же идеями, кончает безумием, как, впрочем, и сам Ницше; Шигалев (в «Бесах»), первым разработавший совершенную общественную организацию человечества, находит необходимым обречь девять десятых на полное рабство, с тем чтобы дать одной десятой абсолютную свободу, что впоследствии и претворили в жизнь большевицкие и фашистские сверхчеловеки. Безумие, самоубийство, рабство, гибель и истребление - вот результаты заносчивой философии, проповедующей Бога и прихоть Сверхчеловека; недаром эти темы столь важны для искусства абсурда.

Многие соглашаются с Ионеско, что путь за пределы абсурда и нигилизма в некий новый мир смысла и порядка может быть найден через тщательное исследование нашего места в сегодняшнем абсурдном мире и новых возможностей, которые открываются перед нами; это общая надежда мировоззрений абсурда, гуманизма, а также и коммунизма, когда коммунизм сможет избавиться от иллюзий (если такое вообще возможно). Надежда эта неосновательная, но, в некотором смысле, реалистичная. Ведь Сатана, подобно обезьяне, повторяет Бога; и если абсолютное, Божественное согласие разрушено, и нет больше надежды, что Сам восстановит его, то Сатана может предложить вполне привлекательное псевдо-согласие собственного производства.

Неудивительно, что серьезные и ответственные христианские мыслители нашего времени, не принимающие ни облегченного оптимизма, ни облегченного пессимизма, обращаются к учению, некогда повсеместно принятому на Западе, но почти забытому за последние несколько сот лет под воздействием философии просвещения и прогресса (ср. Джозеф Пипер «В конце времен»; Генрих Шлиер «Начальства и власть в Новом Завете»; и еще прежде них, кардинал Ньюман). Это учение об Антихристе, странном гуманистическом правителе мира в конце времен, который как будто бы вывернет наизнанку всю вселенную, представляя тьму светом, зло - добром, рабство - свободой и хаос - порядком; он воплощает всю философию абсурда и саму идею Человекобога, потому что он будет поклоняться только себе и называть себя Богом. Мы не можем, однако, идти здесь далее упоминания об этом учении и указания на его тесную связь с сатанинским хаосом философии абсурда.

Но что еще более существенно, чем историческая кульминация абсурда, будь то царство самого Антихриста или кого-то из его предшественников, так это его сверх-историческое следствие, а именно ад. Ведь абсурдная идеология есть не что иное, как вторжение ада в наш мир; она извещает нас о реальности, которой мы так упорно избегаем. Но те, кто пытаются уйти от этой реальности, только крепче привязываются к ней: в наш век, когда люди впервые перестали верить в ад, адский дух воплощен полней чем когда-либо.

Почему не верят в ад? Потому что не верят в Царство Небесное, не верят в жизнь и в Бога жизни, находят Божье творение абсурдным и думают, что лучше бы его не было. Старец Зосима в «Братьях Карамазовых» говорит о таких:

«О, есть и во аде пребывающие гордыми и свирепыми. . . Ибо сами прокляли себя, прокляв Бога и жизнь. Бога живого без ненависти созерцать не могут и требуют, чтобы не было Бога жизни, чтоб уничтожил Себя Бог, и все создание Свое. И будут гореть в огне гнева своего вечно, жаждать смерти и небытия. Но не получат смерти. . .»

Таковы, конечно, крайние нигилисты; но они отличаются не качественно, а только количественно от тех, в ком меньше ярости, в ком абсурд и проклятие не столь явственны, и даже от тех, кто, называя себя христианами, не стремится всем сердцем к Царствию Небесному, а если и думают о нем, то лишь как о тенистой обители покоя или сна. Ад становится ответом и результатом для всех, верящих в вместо жизни, в сей мир вместо мира грядущего, в самого себя вместо Бога; для всех тех, одним словом, кто в глубине души принимает философию абсурда. В этом-то и состоит великая правда христианства, открытая Достоевскому и скрытая от Ницше, опровергающая и нигилизм, и абсурд: ВСЕ СОГЛАСОВАНО И ОСМЫСЛЕННО, НИЧТО НЕ ИСЧЕЗАЕТ БЕЗ СЛЕДА. Последнее и страшное доказательство тому дает адское пламя: всякая тварь, волей или неволей, свидетельствует об окончательном смысле бытия. Этот смысл в Божией любви, которая не исчезает даже в аду и терзает тех, кто ее отверг.

Сходным образом и абсурд представляет собой отрицательную сторону положительной реальности. Элемент бессмыслицы и хаоса безусловно присутствует в нашем мире, потому что весь мир рухнул при грехопадении; таким образом, философия абсурда базируется не исключительно на лжи, но на обманчивой полуправде. Но когда Камю определяет абсурд как результат столкновения потребности смысла в человеке и отсутствия смысла в мире, когда он рисует человека невинной жертвой и возлагает ответственность на мир, то он, подобно всем прочим проповедникам абсурда, раздувает частный факт до целого искаженного мировоззрения, и в слепоте своей приходит к полному отрицанию истины. Абсурд, по существу, это не внешнее, а внутреннее явление; не в мире, но в самом человеке исчезает смысл и согласие.

Однако если последователь абсурдной идеологии виноват в неспособности или даже в нежелании видеть правду, то христианин еще больше виноват тем, что не ведет осмысленную, праведную жизнь, жизнь во Христе. Отступления христиан от правды в мыслях, на словах и на деле открыли дорогу для триумфа абсурда, Сатаны и Антихриста. Нынешний век абсурда - справедливое воздаяние христианам, оставившим Христа.

Нужно снова стать христианами

И здесь, у истоков абсурда, мы находим единственное средство против него: нужно снова стать христианами. Камю был совершенно прав, утверждая, что «приходится выбирать между чудесами и абсурдом». В этом отношении и абсурд в равной мере противостоят рационализму и гуманизму, ограничивающим действительность рамками доступного человеческому разуму. В самом деле, требуется выбрать между чудесным, христианским мировоззрением, которое в центре своем содержит Бога и ведет к вечному Царствию Небесному, и абсурдным, сатанинским мировоззрением, построенным вокруг собственной падшей личности и ведущим прямо в ад, как в этой жизни, так и в будущей.

Нужно снова стать христианами. Совершенно бесполезно, более того, абсурдно, говорить о каких бы то ни было общественных реформах, об изменении исторического пути, о преодолении века абсурда, если мы не имеем в сердце Христа; а если мы имеем в сердце Христа, все прочее уже второстепенно.

Возможно за веком абсурда откроется некий новый век; но вероятнее всего, - и христиане должны быть к этому готовы, - что не откроется, и наш век окажется в самом деле последним. И тогда, быть может, последнее и решающее свидетельство ему христиане принесут своей мученической кровью.

Но ведь это причина для радости, а никак не для отчаяния. Ибо христианин не надеется на этот мир и земные царства; его надежда совершенно абсурдна для них. Его надежда - Царствие Божие, еже несть от мира сего.