Сергей Фёдорович Антонов
Колючий подарок
Рисунки Г. Валька
Война с бабушкой у Наташи началась давно и шла беспрерывно, с переменным успехом. То и дело можно было слышать:
Ты куда собралась?
На улицу.
Наташа на ходу натягивала на себя пальто.
Никуда не пойдёшь.
И к девочкам не пойду?
И к девочкам не пойдёшь. Два часа уже болталась с ними незнамо где.
Сегодня совсем не пойду на улицу, да?
Больше не пойдёшь. Вечер на дворе… На улицу… Изболталась совсем!
Хорошо, не пойду. - Наташа внешне спокойно снимала пальто, вешала его на место. - Но и есть твою противную кашу не буду. Надоела до смерти! В печёнках твоя каша у меня сидит. Вот где! - И Наташа показывала на сердце.
Потом она уходила в комнату и брала в руки книжку. С бабушкой всё-таки легче, с мамой труднее: от неё и шлепок можно получить, хоть и лёгонький, но всё же шлепок. А это обидно для человека, который учится в школе и вместе с другими распевает: «Широка страна моя родная…»
Столкновения у Наташи с бабушкой происходили и по другим поводам. Можно было услышать такое:
Нарядила меня в это пальто, я чуть не умерла.
Это Наташа пришла из школы, и это первое, что она сказала, едва переступив порог. Щёки у неё горят, пальто расстёгнуто, варежки в кармане; пихнула их туда кое-как, большие пальцы оттопырены в сторону, будто они-то и помешали всунуть варежки глубже.
Ни за что больше не надену! - Наташа тянулась вверх и вешала пальто на место. - Наказание какое-то, а не пальто…
Наверное, бежали сломя голову, вот и жарко. А если идти спокойно - промёрзнешь. Что по радио передавали? Три градуса ниже нуля.
Идти… Кто же из школы ходит? Вот ещё! - возмущалась Наташа. - Из школы все бегут.
Так и жили бабушка и Наташа, пока её отец и мать были на курорте.
Однажды, когда Наташа вернулась из школы, она увидела в коридоре чемодан, а на вешалке пальто и пиджак. Пальто было большое, пиджак - маленький. На вопрос Наташи бабушка ответила, что к соседу по квартире приехали брат и племянник, Степан.
Наташа ещё не видела его, но уже знала от бабушки, что Стёпа хороший, послушный, не в пример ей, мальчик. Случилось так, что и на следующий день она не увидела его: когда уходила в школу, Стёпа ещё спал, когда возвратилась - он был не то в Зоопарке, не то в Планетарии. А бабушка при столкновении с Наташей всё больше и больше хвалила Стёпу, ставя его в пример:
Стёпе скажут, что нельзя, он и слушается, а ты - сплошное наказание! Мальчик меньше тебя, а, ей-богу, умнее! Сейчас же садись за стол, ешь суп и ничего не выдумывай! «Селёдкой пахнет»! Надо же придумать! Мы её полгода не покупали. Садись, Наташа, ешь!
Стёпа, неведомый Наташе, всё чаще и чаще упоминался бабушкой, как примерный мальчик.
После обеда он помогал тёте Вере таскать грязную посуду из столовой на кухню, чего Наташа не делала, а если и делала, то после крупного разговора с бабушкой и ворча примерно следующее:
Навязали мне эту посуду! Нужна мне эта посуда! Хоть бы разбилась эта посуда! Вся, до одной тарелки!
Стёпа с удовольствием крутил ручку мясорубки.
Он - мужчина, - услышав о мясорубке, перебила Наташа бабушку. - И пусть крутит. А я - девочка!
А девочке положено тарелки мыть, а ты не моешь!
А твой Стёпа моет? - спросила Наташа.
Не моет, но если скажут - и тарелки помоет. И ест всё подряд, что дашь…
Значит, вкусное дают! - ответила Наташа.
Наташа! - прикрикнула на неё бабушка.
Стёпа и спать ложился вовремя, и грубо не отвечал старшим, и занимался своими делами, не болтаясь под ногами у взрослых, и прочее, и прочее, и прочее.
Потом Наташа чаще всего молчала, когда ей говорили о Стёпе, но однажды заметила всё же:
Уши ты мне прожужжала своим Стёпой!
В воскресенье, рано утром, она вышла в коридор, чтобы увидеть этого Стёпу. Он долго не появлялся, но наконец, прыгая на одной ножке, выскочил из комнаты. Увидев Наташу, он побежал к себе и вернулся в коридор, неся мешочек в правой руке. Стёпа был светло-русый, небольшого роста, немножко курносый мальчик. Обут он был в старые валенки.
Подойдя к Наташе, Стёпа тихо спросил, застенчиво и приятно улыбаясь:
Ты Наташа?
Да. А ты Стёпа?
Ненавижу я тебя, - заявила Наташа. - Вот!
И убежала к себе, да ещё хлопнула дверью.
Стёпа постоял, растерянный, и пошёл к себе, не понимая, что произошло. Мешочек с кедровыми орехами, подарок Наташе из Сибири, он положил обратно в шкаф, ничего не сказав ни отцу, ни тёте, ни дяде. Все дни ему, Степану, говорили, что он должен вручить подарок сам и познакомиться с Наташей. Она хорошая девочка, может многое рассказать ему о Москве, показать книжки и игрушки, среди которых было много интересных. Он не столько обиделся, сколько удивился: Наташа по каким-то непонятным причинам плохо относится к нему. Вскоре, увлечённый другими занятиями, он забыл об этом, по-прежнему скакал на одной ножке, что-то мурлыкал себе под нос, рисовал.
Он часто стоял у окна и смотрел на город, открывавшийся с высоты четвёртого этажа. Такого большого города Стёпа ещё никогда в жизни не видел, и его интересовало, а что вон за теми домами, за теми корпусами?
За теми домами оказывались другие дома, а за другими домами - ещё дома, и так, казалось, до бесконечности. Где же конец этому городу и есть ли он?
Когда звонил телефон. Стёпа старался первым подбежать к столу и осторожно снять трубку.
Да, - отвечал он невидимому собеседнику. - Нет, не Вера Павловна, а Стёпа… Какой? Стёпа из Сибири…
Его увлекали эти разговоры, и он спрашивал:
А откуда этот дядя звонил?
Как - откуда? Из квартиры.
А квартира далеко?
На Таганке.
Сколько же это будет километров?
Не знаю, Стёпа… Пять или десять…
Де-е-есять? - удивлённо повторял Стёпа, растягивая слово.
Телефон он скоро освоил и сам стал часто звонить. Но так как знакомых в Москве у него не было, он звонил на станцию автоматических часов.
Потом с криком: «Тётя Вера! Тётя Вера!» - бежал к тёте и проверял её наручные часы.
Будильник, настольные часы, наручные часы дяди и тёти были выверены до минуты.
Стёпин дядя, уходя на работу, часто забывал взять с собой то очки, то носовой платок, то мелочь для троллейбуса. Заметив это, Стёпа по утрам напоминал:
Дядя Вась! Дядя Вась! Очки не забыл?
Тот проверял карманы, отвечал:
Нет, Стёпа, здесь очки.
А платок взял, дядя Вась?
Платок? Взял-взял…
А мелочь, дядя Вась?
Мелочь… Гм… Мелочь не взял…
И Стёпа бежал к дяде Васе с мелочью.
После обеда, когда Наташа возвращалась из школы, Стёпа старался как можно реже появляться в коридоре. Но все-таки изредка они виделись, хотя и не разговаривали.
Наташа заметила, что Стёпа вместо «да» говорит «ага», вместо «мало» - «маленько», вместо «класть» - «лóжить», и очень часто к месту и, как казалось, не к месту - «однако». Тётя Вера просила мальчика:
Стёпа, милый, не надо говорить «ага». Говори «да». Ты понимаешь меня? Так будет лучше и правильнее… Понимаешь?
Ага… - отвечал Стёпа и поправлялся: - Да, тётя Вера…
То обстоятельство, что в образцовом и непогрешимом Стёпе вдруг обнаружился какой-то изъян, обрадовало Наташу. Пусть теперь бабушка сделает ей замечание и поставит в пример Стёпу, она ей ответит! Она скажет, что какая бы она плохая ни была, она всё-таки, как всем известно, не говорит ни «ага», ни «лóжить». Пусть только бабушка что-нибудь скажет! Но потом что-то смутило Наташу. Она подумала, что всё-таки Стёпа ни в чём не виноват. Он же сибиряк, а в Сибири, насколько она знает, очевидно, все так говорят, просто это у них такая привычка…
Но однажды Стёпа действительно оказался в её руках.
Наташа вернулась из школы, бросила портфель на диван и услышала, как в коридоре тётя Вера звала:
Стёпа! Стёпа! Где ты?
Ответа не было.
Стёпа не отзывался.
Наташа вышла в коридор. Тётя Вера снова была здесь. Она заглянула в ванную, на кухню - Стёпы не было.
Пиджак-то… - спохватилась тётя Вера и подошла к вешалке.
Пиджак Стёпы висел на месте. Это ещё больше испугало её. Где он мог быть зимой, не в квартире, без пиджака?
Наташенька, не видела Стёпу? - спросила тётя Вера.
Нет, тётя Вера, не видела.
Клавдия Петровна, - обратилась тётя Вера к Наташиной бабушке, - вы его не видели, не знаете, куда он пошёл?
Когда я была маленькой и взрослые задавали мне вопросы с ключевым словом «почему», я часто отвечала им: «Потому что!», считая, что всё доходчиво объяснила. Сейчас, когда на встречах читатели спрашивают меня: «Почему вы решили стать писателем?», очень хочется ответить также: «Потому что!» Ну не могу я однозначно сказать, что ещё в детстве почувствовала своё предназначение и раз и навсегда избрала для себя эту непростую, но увлекательную профессию.
С тех пор как себя помню, я жила в мире фантазий, игры, сказки. Моими друзьями были игрушки: плюшевые, резиновые, пластмассовые – это те, что покупали родители, – остальные я мастерила сама из бумаги, ниток и лоскутков, лепила из пластилина или глины. Вот для них-то я и сочиняла сказки. Вернее, не так. Это игрушки оживали в моих фантазиях и отправлялись в неведомые земли, становились участниками необыкновенных приключений.
Конечно, тогда я ничего не записывала: просто в голову не приходило это делать, ведь была масса уже написанных детских книг, которые я любила не меньше игрушек. Сначала я приставала к родителям с просьбой почитать, а когда научилась делать это самостоятельно, могла часами просиживать над волшебными страницами.
Пожалуй, впервые записать мои творения «заставили» меня племянники. Лето мы проводили вместе в деревне. Я отдыхала от школы, они – от детского сада. И я сочиняла для них стихи наподобие сказок Корнея Чуковского. Как известно, маленькие дети часто просят повторять понравившиеся им произведения. Вот, чтобы ничего не забыть, я и заносила родившиеся строки в блокнот. Но и это пока не было настоящим писательством, хотя первые слушатели у меня уже появились.
В старших классах я пыталась вести дневник. Но делала это нерегулярно. Если не случалось ничего интересного, то записывать пустые фразы я ленилась. А если что-то меня волновало, то получившаяся запись мало походила на дневниковую: очень уж она была подробной, с размышлениями, потому что хотелось впоследствии, перечитав, снова окунуться в происшедшее. Выходило что-то вроде рассказиков, девчоночьих, несовершенных, предназначенных для единственного читателя – себя самой.
А ещё у меня рождались стихи, которые я читала на школьных вечерах. Да и сочинения по литературе (бывало) писала в стихах (например, по «Грозе» Н. Островского), чем умиляла учителей и злила одноклассников, ведь за такое сочинение я неизменно получала похвалы и пятёрку.
Стихи я придумывала и для своей крошечной дочки – это уже когда я окончила институт и вышла замуж. Укачивая, я бормотала ей что-то, неведомо как забредшее в голову. Кстати, институт я закончила технический, готовилась стать инженером. А стихи, рассказы – это было так, для души, ведь я понимала, что одной фантазии недостаточно. Чтобы создавать настоящие литературные произведения, надо учиться, как, впрочем, и любому другому делу, которым решишь заниматься профессионально. И я училась – в литобъединениях и семинарах. Мне повезло. Моими наставниками в разное время были замечательные писатели: Юрий Коваль, Владимир Сергеев, Юрий Кушак, Сергей Иванов, Роман Сеф. Им, робея, я и показывала свои придумки. Главным же моим «университетом» стал журнал «Мурзилка» – его семинар для молодых писателей под руководством великого мастера Юрия Иосифовича Коваля, ответственный секретарь Кира Николаевна Орлова, давшая мне профессию редактора, и главный редактор «Мурзилки» Татьяна Андросенко, пригласившая меня в журнал работать. Всё это помогало формировать мой литературный вкус и оттачивать писательское мастерство.
По-настоящему, по-серьёзному, я почувствовала, что мои фантазии интересны не только мне и что я могу написать что-то стоящее, после выхода первого рассказа в журнале «Мурзилка». В те времена (1991 год) тираж «Мурзилки», по нынешним меркам, был сумасшедшим – 2 миллиона 900 тысяч. Почему-то (какая наглость!) мне представилось, что 2 миллиона 900 тысяч детей читают мой рассказ ОДНОВРЕМЕННО. От такого видения я глубоко вздохнула, а выдохнуть не получилось. Наверное, именно это и называют – дух захватило. Позднее вместе с редакцией «Мурзилки» я как-то была на встрече с библиотекарями Москвы. Я прочитала им единственный опубликованный на тот момент рассказ «Иванова, Петров, Сидорова». То, что произошло по окончании встречи, стало для меня неожиданностью. Библиотекари по очереди подходили ко мне и приглашали выступить перед их читателями, спрашивали, где купить мои книги. А книг-то и не было! Просто они не были ещё написаны.
Итак, «Иванова, Петров, Сидорова»… С него-то всё и началось, тема моих будущих коротких историй определилась – школьная любовь. Как часто в детстве я влюблялась! А объект моего внимания, бывало, об этом даже и не догадывался! Чего уж там скрывать – не всегда с охотой собиралась я в школу. Но вдруг вспоминала ЕГО – того вихрастого мальчишку, подчас шалопая и двоечника, которого непременно увижу, – и ноги сами несли меня в класс.
Со временем помимо рассказов о девчонках и мальчишках я стала писать сказки, сказочные повести, пьесы для кукольных театров («Принцесса о-Цуру», «Умная Матрёна», «Принц и Фея»…), сценарии для киножурнала «Ералаш» и детских телепередач. Стали выходить и книжки («Иванова, Петров, Сидорова», «Тринадцатый пират», «Мурзилка и Баба-яга», «Тайна гранатовых зёрен», «Весёлые рассказы про любовь и дружбу»).
Одну из них – «Тили-тили-тесто» – вы держите сейчас в руках. О чём она? О дружбе и, конечно, о любви. Возможно, кто-то узнает в некоторых персонажах себя или своих одноклассников. В любом случае, думаю, что с этой книжкой вы не заскучаете.
А Сидорова открыла учебник и стала шёпотом подсказывать. Иванова дёрнула соседку за рукав и укоризненно покачала головой.
Сидорова покраснела и замолчала, потупив нежный взгляд.
Ну а Петров так и простоял у доски до конца урока – онемевший и растерянный. Зато на перемену выбежал разъярённым: простить уплывшую подсказку он мог, а вот потухший нежный взгляд – никогда!
И с той поры он гонялся по школе за Ивановой. А когда настигал, то со всего маха опускал портфель на учёную отличницыну голову.
Соболи питаются разнообразной животной и растительной пищей. Основу рациона составляют мышевидные грызуны, землеройки, кроты. На скальных россыпях зверьки ловят пищух, любят полакомиться бурундуками. Белок соболи употребляют редко, крупные здоровые самцы предпочитают охотиться на зайцев, могут поймать и кабаргу – небольшого таежного оленя. Иногда эти хищники ведут охоту на тетеревов и глухарей, куропаток, мелких воробьиных, поедают птичьи яйца.
Ловить рыбу соболи не умеют, однако выброшенной на берег или пойманной кем-то другим едой обязательно полакомятся. Хищные млекопитающие, которые обитают на Дальнем Востоке, приходят на берега рек в период нереста, чтобы подбирать выброшенную из воды рыбу.
С удовольствием соболи поедают и растительную пищу – кедровые орешки , плоды рябины и голубики, разные ягоды (смородину, бруснику, чернику, шиповник). В годы богатого урожая кедра орешки служат одним из основных кормов зверьков с ценным мехом. Однако эти животные самостоятельно с веток семена кедровой сосны не достают, предпочитая использовать запасы других зверей.
Особенно вкусное лакомство для соболей – мёд диких пчёл. Если зверёк найдёт пчелиное дупло, то будет наведываться туда постоянно, пока не опустошит его полностью. Хищник с удовольствием съест не только мёд, но и личинок и самых пчёл.
В зимнее время года
, когда пищу добыть сложно, соболи нередко питаются падалью. Если погибает крупный зверь, обычно его падалью кормится много животных и соболи в том числе. Рядом с доступной пищей они даже обустраивают временные убежища.
Как охотятся соболь?
На поиск еды зверьки с ценным мехом выходят преимущественно в тёмное время суток, но часто охотятся и днём. При наличие подходящего корма соболь пробегает около 3-х километров в день, в неурожайную пору – до 10 километров. Животное хорошо запоминает те места, где раньше был корм и посещает их снова в поисках еды. На своём пути зверёк внимательно осматривает все норы, обследует завалы, залезает в расщелины и под корни поваленных деревьев, ныряет под снег. Зимой охотится на тетеревов и рябчиков, которые укрываются от холода в снегу.
Развитое чувство обоняния позволяет соболю учуять мелких грызунов даже под сугробами снега. Хищник быстро ныряет за добычей и очень редко возвращается ни с чем. А вот белку соболю поймать сложно, ведь она часто убегает по деревьям. Крупные особи также выслеживают зайцев, и когда подходят на близкое расстояние, пытаются сразу наброситься на добычу. Если заяц убежит, его уже не поймать.
Во время охоты соболь может использовать разные уловки, чтобы поймать добычу. Хитрый зверёк может длительное время сидеть в засаде и ждать неосторожную жертву или незаметно подкрадываться к ней. Иногда в погоне хищник преследует жертву, пока она не лишится последних сил.
